Семанов С.Н. Ликвидация антисоветского Кронштадтского мятежа 1921 года
Герб СССР
о проекте|карта сайта|на главную

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ

 Как в природе, так и в государстве, легче изменить
сразу многое, чем что-то одно.

Фрэнсис Бэкон

взлет сверхдержавы

Штурм крепости. Победа советских войск

В 12 час. дня 8 марта 1921 г. в Москве открылся X съезд партии. В своей вступительной речи перед делегатами В. И. Ленин отметил как факт принципиальной важности, что

«...мы в первый раз собираемся на съезд при таких условиях, когда вражеских войск, поддерживаемых капиталистами и империалистами всего мира, на территории Советской республики нет. В первый раз, благодаря победам Красной Армии за этот год, мы открываем партийный съезд в таких условиях».

При этом Ленин предупреждал, что борьба международного капитала против Советского государства не прекращается, она лишь принимает иную форму, «менее, военную, но в некоторых отношениях более тяжелую и более опасную для нас». Он говорил, имея в виду различные очаги антисоветских восстаний в стране, в том числе мятеж на острове Котлин, что переход от войны к миру «еще и сейчас не завершен». Трудности в решении предстоящих задач нового исторического периода касаются «основ самих отношений между классами», поэтому «вопрос этот должен быть, — я думаю, вы все с этим согласитесь, — одним из главных вопросов, которые вам предстоит здесь разобрать и разрешить»{542}.

В тот же день вечером Ленин выступил перед съездом с отчетным докладом. С присущей ему решительностью он предельно четко сформулировал основную политическую проблему, стоящую перед партией и Советским государством:

«...Мы не должны стараться прятать что-либо, а должны говорить прямиком, что крестьянство формой отношений, которая у нас с ним установилась, недовольно, что оно этой формы отношений не хочет и дальше так существовать не будет. Это бесспорно. Эта воля его выразилась определенно. Это — воля громадных масс трудящегося населения. Мы с этим должны считаться, и мы достаточно трезвые политики, чтобы говорить прямо: давайте нашу политику по отношению к крестьянству пересматривать. Так, как было до сих пор, — такого положения дольше удерживать нельзя»{543}.

Именно сквозь призму отношений между двумя классами — пролетариатом и крестьянством — Ленин рассматривал причины и сущность кронштадтского мятежа. То было частное, хотя и необычайно характерное выражение общего политического процесса. Ленин особенно подчеркивал суть и методы «новой» тактики врагов коммунизма и Советской власти, которые как раз стремились расколоть союз рабочего класса с трудящимся крестьянством.

«...Будучи разорена, страна не могла иначе поступать, как брать продовольственные излишки с крестьянства, хотя бы даже не возмещая их никакими другими средствами… — говорил Ленин. — У нас другого выбора не было»{544}.

Однако положение изменилось, и теперь требовался решительный, принципиальный поворот в отношениях между промышленностью и земледелием. Ленин призывал партию не цепляться за идеологические догмы и смело изменить политический курс, коль скоро это стало насущной необходимостью:
«...Мы слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия местного оборота. Было ли это ошибкой? Несомненно»{545}.

В этих условиях Ленин ставил вопрос о замене разверстки налогом. Он подчеркивал:

«...Я считаю этот вопрос самым важным вопросом экономики и политики для Советской власти в настоящее время»{546}.

И далее формулировал эту же мысль в еще более решительной форме:
«...Мы должны экономически удовлетворить среднее крестьянство и пойти на свободу оборота, иначе сохранить власть пролетариата в России, при замедлении международной революции, нельзя, экономически нельзя»{547}.

Идеи Ленина о переходе к новой экономической политике, положенные в основу решений X съезда партии, выбивали всякую политическую почву из-под ног главарей мелкобуржуазной контрреволюции. С весны 1921 г. тают, как снег, основные очаги кулацких мятежей: антоновщины — на Тамбовщине, махновщины — на Левобережной Украине и т. д. Отмена разверстки, разрешение свободного товарообмена и другие мероприятия Советской власти сразу же лишали мятежных подстрекателей и демагогов всех политических козырей в задуманной ими игре. Характерно в этой связи, что заправилы кронштадтского мятежа обошли главные впоросы X съезда РКП (б) молчанием. В номере мятежных «Известий» за 14 марта появилась пространная статья о работе съезда, где было сделано много пропагандистских выпадов на уровне белогвардейских прокламаций, изготовленных Освагом, и сказано бранных слов, но не упоминалось даже об отмене разверстки и т, д.{548}Других материалов на эту тему «Известия» больше не давали, хотя «ревком» успел выпустить еще два номера.

Делегаты X съезда партии с огромным вниманием и естественным беспокойством следили за развитием событий под Кронштадтом. 9 марта президиум съезда счел возможным и нужным дать соответствующую информацию специально для делегатов{549}(о боях 8 марта не было сообщений ни в центральной, ни в петроградской печати).

10 марта В. И. Ленин по телефону говорил с председателем Комитета обороны Петрограда о ходе ликвидации кронштадтского мятежа{550}. Руководитель Советского государства не сомневался в скором и полном разгроме мятежников. Еще в отчетном докладе вечером 8 марта он сказал, что мятеж неизбежно будет ликвидирован «в ближайшие дни, если не в ближайшие часы»{551}. Это была абсолютно правильная оценка — через девять дней после того, как были произнесены эти слова, кронштадтский «ревком» бежал в Финляндию. Для всех известных высказываний Ленина о мятеже вообще характерна его безусловная уверенность в успехе военных действий и полное спокойствие в отношении кратковременной задержки с его подавлением. Ленинская непреклонная уверенность в победе базировалась прежде всего, как показывают его выступления в тот период, на глубоком понимании правильности стратегического курса партии и политики Советского государства во всем комплексе социальных и классовых отношений.

Как уже говорилось выше, первая неудачная атака Кронштадта показала слабость морально-политической подготовки в некоторых частях советских войск. Тогда же стало ясно, что политработа среди личного состава Красной Армии в подразделениях назначенных к штурму, должна быть усилена. Это относилось также и к частям Красной Армии, прибывшим под Кронштадт уже после 8 марта.

В районе ст. Лигово с 10 марта сосредоточивалась 27-я Омская стрелковая дивизия, направленная с Западного фронта для усиления советских войск под Кронштадтом. В дивизии насчитывалось 1115 человек комсостава, 13059 пехотинцев, 488 кавалеристов, а также 319 пулеметов и 42 орудия{552}. Личный состав подразделения имел хорошую боевую подготовку и славные воинские традиции: дивизия успешно сражалась против колчаковцев и белополяков.

Однако под Кронштадтом, еще не вступив в бой, командиры и политработники 27-й дивизии встретились со сложными проблемами идеологического характера. Командир дивизии В. Путна отмечал, что части отправлялись от Гомеля в боевом настроении, однако он подчеркивал при этом, что политсостав был недоукомплектован и не соответствовал штатному расписанию, а главное — оказался недостаточно подготовленным для работы в столь сложных условиях{553}. Бойцы дивизии из тех подразделений, которые прибыли на место ранее других (ввиду транспортного кризиса дивизия сосредоточивалась несколько дней), подверглись воздействию эсеро-меныпевистской агитации, не получившей должного противодействия со стороны политработников. Это привело к тому, что в некоторых подразделениях началось брожение. 13 марта в 236-м Оршанском полку это брожение вылилось даже в форму открытого неповиновения некоторых красноармейцев, когда последовал приказ о переброске полка в Ораниенбаум, то есть непосредственно на боевой участок под Кронштадт{554}. Неповиновение несознательных бойцов было быстро и решительно пресечено, но сам факт такой возможности показывал, сколь насущно требовалось усиление политической работы в частях и сколь своевременной в этой связи явилась партийная мобилизация.

X съезд партии уделял большое внимание событиям у стен мятежной крепости. По воспоминаниям К. Е. Ворошилова, делегаты съезда уже вечером 8 марта узнали о неудачной атаке мятежной крепости; тогда же на закрытом заседании было принято решение направить часть делегатов и гостей съезда под Кронштадт непосредственно в ряды действующей армиии{555}. Инициатива в этом деле принадлежала Ленину, который внес в ЦК ВКП(б) и СТО соответствующее предложение о необходимости осуществления этой важной в политическом отношении меры. Делегаты съезда с энтузиазмом откликнулись на этот ленинский призыв. Многочисленные мемуары участников и очевидцев событий единодушно свидетельствуют о том, что делегаты направлялись под Кронштадт в полной уверенности в скорой победе и с боевым настроением. Все понимали, что этот тлеющий уголек, оставшийся от костра гражданской войны, должен быть затушен как можно скорее.

По неуточненным данным, на подавление мятежа было направлено не менее 279 человек (всего на съезде присутствовало 1135 делегатов с решающим и совещательным голосами){556}. Возглавлял группу К. Е. Ворошилов — член президиума X съезда. Среди делегатов, выехавших под Кронштадт, было много военных специалистов — командиров и комиссаров, активных участников гражданской войны: Я. Ф. Фабрициус, И. Ф. Федько, П. И. Баранов, В. П. Затонский, А. С. Бубнов, И. С. Конев и многие другие. Делегаты выехали из Москвы в Петроград в нескольких специальных эшелонах по железной дороге в ночь на 11 марта{557}. На следующий день около полудня посланцы X съезда на автомашинах направились на различные боевые участки расположения советских войск под Кронштадтом; к ночи делегаты уже были на местах назначения{558}.

В. И. Ленин, ЦК РКП (б) и вся партия принимали самые экстренные и решительные меры, чтобы сосредоточить в рядах красноармейских частей, нацеленных на Кронштадт, как можно более стойких и закаленных коммунистов. Уже 10 марта президиум X съезда рассылает в губкомы северо-западных и некоторых центральных губерний России телеграмму об экстренной мобилизации среди ответственных работников на местах с требованием направить их в срочном порядке в распоряжение Петроградского Комитета обороны{559}.

Местные партийные руководители, понимая ответственность задания, несмотря на все трудности общего положения, расстройство средств связи и транспорта, сделали, казалось бы, невозможное и сумели своевременно направить мобилизованных работников под Кронштадт. По данным политотдела Петроградского военного округа, к 10 час. 19 марта в его распоряжение прибыли коммунисты, посланные по мобилизации губкомами: Московским — 256 человек, Новгородским — 67, Иваново-Вознесенским — 66, Тульским — 53, Нижегородским — 47, Псковским — 28, Петрозаводским — 24, Тверским и Вологодским — по 23, Смоленским — 22, Рязанским и Калужским — по 20, Череповецским — 17, Ярославским — 15 и т. д. К этому следует добавить, что коммунисты Петрограда провели в эти же дни новую мобилизацию среди ответственных работников: на то же число ими было направлено под Кронштадт 237 человек{560}.

Мобилизации подлежали наиболее стойкие и испытанные бойцы-коммунисты. В телеграмме РВС Западного фронта Петроградскому комитету обороны от 13 марта в этой связи говорилось:

«Распоряжение о посылке на Петроградский фронт ответственных коммунистов Запфронтом выполнено. Отправились лучшие бойцы-революционеры, побывавшие на многих красных фронтах как организаторы и бойцы. Западный фронт отдает революционный долг Красному Петрограду...»{561}

Партмобилизация проводилась организованно и в кратчайший срок. Так, секретарь Иваново-Вознесенского губкома в 1921 г. О. А. Баренцева рассказывала, что мобилизованные по телеграмме партийного съезда коммунисты выехали в Петроград уже через три часа после сбора{562}. Такое положение являлось правилом, а не исключением, о чем имеется достаточное число свидетельств.

В целом боевая мобилизация коммунистов на ликвидацию кронштадтского мятежа прошла успешно и в исключительно сжатые сроки. Вопрос о численности партийной мобилизации пока остается открытым. Прямых источников обобщающего характера автору обнаружить не удалось. По подсчетам И. Трифонова и О. Сувенирова, в общей сложности на подавление кронштадтского мятежа партийными организациями и военными политорганами было направлено 1114 коммунистов, включая и делегатов X съезда, а сверх того Петроградский губком направил непосредственно в войска еще 318 коммунистов{563}. Итак, всего, по мнению исследователей, было мобилизовано 1432 члена партии. В то же время авторы коллективной работы по истории Ленинградского военного округа дают иной итог: по их данным, в части 7-й армии влилось 2758 коммунистов, как направленных по партийным мобилизациям, так и вступивших добровольно{564}. Нам представляется, что последние цифры, основанные на архивных материалах Петроградского военного округа 1921 г., более убедительны.

Таким образом, накануне решающего штурма мятежной крепости в части Красной Армии было влито от 1,5 до 3 тыс. опытных в военном деле, закаленных в борьбе коммунистов. Кроме того, массовую мобилизацию провел ЦК комсомола, но сколько-нибудь обобщающих данных о масштабах этой мобилизации обнаружить пока не удалось.

Само собой разумеется, что это мощное пополнение решительным образом укрепило политико-моральное состояние всего личного состава частей, стоявших под Кронштадтом. Огромное пропагандистское значение имел сам факт прибытия делегатов съезда — высшего органа Коммунистической партии, причем особенно важным являлось то обстоятельство, что большинство мобилизованных, в том числе и делегаты, направлялись рядовыми бойцами непосредственно в передовые подразделения. Накануне штурма мятежной крепости партийно-комсомольская прослойка в частях 7-й армии составляла в среднем 15–30%, а в отдельных подразделениях даже 60–70%{565}; это был необычайно высокий показатель для того времени, едва ли не самый высокий вообще в ходе гражданской войны.

Прибывшие по партийной мобилизации коммунисты, и прежде всего делегаты съезда, использовались на самых ответственных боевых участках. Политотдел Южной группы советских войск приказом от 13 марта направил в части и на форты на должность особоуполномоченных 15 делегатов, в том числе А. С. Бубнова, В. П. Затонского и др.{566}Делегат съезда Ю. В. Саблин был назначен помощником командующего Южной группой, И. Ф. Федько — командиром 187-й стрелковой бригады, гости съезда И. В. Тюленев и А. П. Борщевский — командирами полков и т. д. С помощью мобилизованных коммунистов политорга-ны 7-й армии намного активизировали и улучшили пропагандистскую и воспитательную работу в частях. Это было тем более необходимо, что элементы некоторой неустойчивости личного состава еще имели место в отдельных подразделениях.

В кратчайший срок, буквально за несколько дней до решительного штурма мятежной крепости, во всех советских частях была проведена коренная перестройка партийно-воспитательной деятельности. От имени делегатов X съезда партии издавались многочисленные листовки и воззвания к красноармейцам и краснофлотцам. Несколько таких листовок было подготовлено специально для гарнизона мятежников и сброшено с самолетов над Кронштадтом. Тон и стиль этих документов был избран совершенно правильно, имея целью внести раскол среди восставших, противопоставляя подстрекателей «клешников» и белогвардейских офицеров основной массе гарнизона и населения города-крепости, которые обманом и демагогией оказались вовлечены в антисоветский мятеж. Вот отрывки из одного воззвания:

«Кронштадтцы! Ваш «Временный революционный комитет» «Всем... всем... всем...» уверяет: «В Кронштадте идет борьба за власть Советов». Многие из вас думают, что в Кронштадте продолжают великое дело революции. Но действительные руководители ваши те, которые ведут дело скрытно, которые из хитрости покуда не высказывают своей настоящей цели. О, они-то отлично знают, что делают, отлично понимают смысл происходящих событий и трезво рассчитывают, когда можно будет сделать следующий шаг по пути восстановления власти буржуазии...

Вдумайтесь в то, что вы делаете. Учитесь отличать слова от дел, ибо если не научитесь, то ближайшие недели научат вас этому, и вы быстро убедитесь, как живые слова о Советской власти ваших руководителей очень быстро сменяются открытой борьбой против Советской власти, открытой белогвардейщиной. Но тогда уже будет поздно.

Сейчас ваши действия — открытая белогвардейщина, прикрываемая до поры до времени пустыми словами о Советской власти без коммунистов. Пустыми, ибо во время тяжелой борьбы трудящихся за самоосвобождение без Коммунистической партии никакой Советской власти быть не может...

Белогвардейцы рукоплещут вам и ненавидят нас; выбирайте скорее — с кем вы, с белогвардейцами против нас или с нами против белогвардейцев...

Время не ждет. Торопитесь»{567}.

В партийной пропаганде особый упор делался на разъяснение принципиальных решений X съезда об отмене продовольственной разверстки и других экономических мероприятиях, призванных облегчить положение крестьянства и улучшить материальное положение трудящихся. В то же время суровый и решительный отпор давался всем попыткам враждебной агитации. Приговоры ревтрибуналов в отношении подстрекателей и провокаторов, трусов и дезертиров предавались широкой гласности среди личного состава частей Красной Армии, стоявших под Кронштадтом{568}.

Партийная пропаганда в те дни всячески подчеркивала, что мятежные кронштадтцы не представляют собой единого целого, что их ряды раздираются противоречиями и что «ревком» не имеет права говорить от имени балтийских моряков. Широко распространялось письмо от «беспартийных рабочих, красноармейцев и старых моряков», тайным путем переданное из мятежной крепости и опубликованное в советских газетах:

«Беда, к Кронштадту подбираются генералы и финляндские белогвардейцы. Нас обманув, партии с.-р., анархисты дерутся между собой за власть, прибывшие генералы и офицеры затерли нашего брата и держат в ежовых рукавицах. Спешите! Иначе плохо — Кронштадт попадает в лапы буржуев. Мы голодаем, идут обыски и облавы, отбирают все. Скорей, смелей, братья, верните Кронштадт обратно в Советскую республику. Старых демобилизованных красноармейцев не отпускают домой. Не давайте нас на растерзание в лапы белогвардейцев»{569}.

Определенную перестройку претерпела также структура партийно-политического аппарата в армии и на флоте. В целях более оперативного руководства были объединены политотдел Балтийского флота и политотдел Петроградской морской базы{570}.

Эта мера оказалась весьма своевременной и полезной, ибо удалось сконцентрировать усилия всех политработников флота непосредственно в рядах частей, готовящихся к штурму. Как известно, 7-я армия была воссоздана заново; решено было не создавать армейского политотдела, функции его исполняло Полит-просветуправление Петроградского военного округа, все работники его с 10 марта особым приказом переводились на казарменное положение{571}.

Разумеется, процесс подобных перестроек и реорганизаций, принесших в целом гигантскую пользу, не всегда и не везде проходил без некоторых затруднений и ошибок. Иногда возникали трения между старыми и новыми работниками, проявлялись случаи параллелизма, несогласованности и т. п. Соответствующая переписка по этому поводу сохранилась, в частности, среди документов Пубалта{572}. Однако в целом процесс этот был проведен партией с исключительной организованностью и в поразительно короткий срок. Советское телеграфное агентство (РОСТА) имело все основания сообщить в канун штурма Кронштадта, что в Северной группе «появление товарищей коммунистов, мобилизованных X съездом РКП, чувствуется во всей работе группы»{573}.

Так обстояло дело на всем фронте под Кронштадтом.

Неудачная атака 8 марта не вызвала у командования советских частей никакой паники или нервозности. Был сделан единственный и совершенно правильный вывод, что для взятия мощной крепости требуются большие силы и средства и лучшая подготовка наступления. В частности, в приказе начальника Северного боевого участка Е. С. Казанского от 9 марта указывались следующие причины неудачи:

«Предпринятое нами наступление 8 марта не дало нам возможности развить его ввиду моральной подавленности частей перед техническими сооружениями фортов и операциями на льду, а также малой действенностью нашей артподготовки, нерешительностью частей и слабо налаженным аппаратом связи, что в свою очередь повлияло на осторожность штабов, руководивших действиями частей»{574}.

Далее в том же документе перед войсками ставились задачи: укрепить свои позиции, вести энергичную разведку, в особенности ночью, и т. д. Особо оговаривалось:

«Никаких собраний, массовых обсуждений своих задач не допускать. Прекратить различные увещевания, обращающиеся в митинг, а твердо и определенно исполнять все приказания».

При политотделе предписывалось создать комиссию по борьбе с дезертирством, а начальнику особого отдела — создать заградительный отряд на станции Лахта для проверки документов у всех проезжающих лиц.

В приказе Е. С. Казанского, как и других документах того же рода, не случайно упомянута робость частей перед «операциями на льду». Среди советских частей, дислоцированных под Кронштадтом, возникали панические слухи, что замерзшая поверхность Финского залива не выдержит тяжести наступающей пехоты и приданных средств в весеннее время. Слухи эти исподволь подогревались враждебной агитацией различного рода провокаторов и просто трусов. Некоторые основания для беспокойства имелись: днем, в солнечную погоду, на поверхности залива образовывались лужи талой воды, порой довольно большие. Артиллерийский огонь с обеих сторон также приводил к образованию некоторого числа пробоин в ледяном покрове, но они, как выяснилось позже, большой опасности для атакующих не представляли. Между тем среди красноармейцев ходили слухи, будто мятежники взорвали лед вокруг фортов или взорвут его во время атаки — слухи эти также явились вымыслом, да и технически подобную операцию едва ли возможно было осуществить.

Тем не менее ледовая разведка велась постоянно всеми советскими частями. 13 марта А. И. Седякин и К. Е. Ворошилов сообщили командарму М. Н. Тухачевскому:

«Состояние поверхности льда Финского залива отличное. Вода почти вся ушла (имеются в виду лужи, образовавшиеся во время кратковременной оттепели. — С. С.) и остался тонкий слой снега. Подступ к Кронштадту теперь ни при какой перемене погоды недоступным не будет, по крайней мере в ближайшие 10 дней»{575}.

Итак, ледовая обстановка накануне штурма была благоприятной. Об этом всеми возможными способами оповещался личный состав атакующих советских частей, однако «ледобоязнь» все-таки по-прежнему имела место. Весеннее солнце с каждым днем пригревало сильнее. Имелись все основания не медлить с решительной атакой. Позднее выяснилось, что уже 31 марта передвижение по льду Финского залива сделалось невозможным даже для пешеходов{576}.

Немалые осложнения при решении боевых задач вызывали перебои в снабжении. Органы снабжения Красной Армии, а также технические части принимали все меры, чтобы обеспечить наиболее благоприятные условия для атакующих. В документах не содержится жалоб на недостаток боеприпасов — ни для стрелкового оружия, ни для артиллерии. Красноармейцы были снабжены белыми маскировочными халатами. Для переброски по льду пулеметов и боеприпасов к стрелковому оружию изготовлялись салазки. Были сконструированы специальные легкие переносные мостки, для того чтобы форсировать полыньи, которые могли образовываться на льду залива от взрывов снарядов. Всего удалось подготовить в Южной группе 800 салазок и 1000 мостков, а в Северной — 115 салазок и 500 мостков{577}. Норма продовольственной выдачи была по тем временам также более или менее удовлетворительной.

Катастрофически плохо обстояло дело с обмундированием. Не хватало теплой одежды, белья, даже шинелей. Так, например, в 499-м пехотном полку 25% красноармейцев ходили в валенках во время оттепели, а 50% — в лаптях{578}. В крайне плохом состоянии было обмундирование даже у относительно свежей и боеспособной 27-й Омской стрелковой дивизии{579}.

Продолжалось сосредоточение советских войск и боевой техники на фронте под Кронштадтом. Боевые силы Красной Армии возрастали с каждым днем. Согласно сводке оперативного отдела штаба 7-й армии по состоянию на 9 марта, численность советских стрелковых войск была следующей. Северная боевая группа: всего бойцов и командиров — 3285 (в том числе 105 кавалеристов),. 27 пулеметов, 34 орудия. Южная группа: общая численность бойцов — 7615 человек (в том числе 103 кавалериста), 94 пулемета, 103 орудия, имелись также бронепоезда, но подробностей .на этот счет документ не содержит. Здесь же дислоцировалась бригада курсантов, численность которой определяется в документе противоречиво; приблизительно она составляла 3500 бойцов и командиров, в том числе 146 кавалеристов; в бригаде имелось 189 пулеметов и было придано 122 орудия и 3 бронепоезда{580}.

Как видно, силы Красной Армии на кронштадтском фронте уже заметно возросли за двое суток, прошедших с начала неудачного наступления в ночь на 8 марта.

Все время возрастала мощь советской артиллерии по обоим берегам Финского залива. Сохранилась сводка от 14 марта по Южной группе советских войск, где сосредоточивались основные силы для атаки. В общей сложности командование Красной Армии располагало только здесь 40 батареями, не считая артиллерии на фортах{581}. (Следует напомнить, что накануне первой атаки крепости па Южном берегу залива имелось только 18 батарей.) По-прежнему недоставало тяжелой артиллерии, к тому же не имелось орудий, калибр которых превышал бы шесть дюймов.

Советская артиллерия регулярно вела огонь по мятежной крепости и фортам. Сохранился ряд подробных донесений, из которых можно судить о характере стрельбы. Так, например, 10 марта батареи Южной группы произвели 427 выстрелов шрапнельными снарядами из трехдюймовых орудий и выпустили 190 гранат того же калибра. Целью служили южные форты Кронштадта и линкоры, стоявшие в гавани{582}. В тот же день артиллерия Северной группы с 8 час. утра до 8 час. вечера вела огонь по форту 6, занятому мятежниками. Было выпущено 100 трехдюймовых снарядов и 500 120-миллиметровых снарядов{583}.

Безусловно, что даже столь интенсивный огонь артиллерии малых и средних калибров не мог нанести сколько-нибудь серьезных повреждений железобетонным фортам или тяжелым линейным кораблям. Действительно, авиаразведка 11 марта донесла, что в Кронштадте «особых разрушений на фортах и в городе не обнаружено»{584}. В сущности советская артиллерия вела по крепости так называемый беспокоящий огонь. И хотя поражающий фактор подобного огня невелик, моральное его воздействие на мятежный гарнизон было значительным. Очевидно, советское командование исходило именно из этих соображений, давая приказ на стрельбу из орудий средних калибров и готовя тяжелую артиллерию для удара в день решающего штурма.

Продолжала активно действовать красная авиация. К началу штурма этот род войск также получил подкрепление: с Западного фронта было переброшено под Кронштадт три авиационных отряда из 18 самолетов; из них была создана эскадрилья под командованием С. Я. Корфа{585}. Это позволило активизировать действия авиации. Разведывательные полеты производились ежедневно, за исключением тех случаев, когда над заливом опускался туман или была низкая облачность. Нередко советские; самолеты наносили бомбовые удары по крепости, имея объектом атаки обыкновенно мятежные линкоры. Удары эти оказывались очень слабыми, однако оказывали моральное воздействие на мятежников. Например, 11 марта были сброшены четыре бомбы по 30 кг, а затем еще две бомбы по 16 кг; 13 марта — четыре бомбы по 16 кг, три — по 70 кг и десять зажигательных бомб весом в 1 фунт{586}.

Как правило, на действия советской авиации мятежники отвечали энергичным зенитным огнем. Однажды им даже удалось добиться успеха; 12 марта оказался подбитым и совершил вынужденную посадку один советский самолет{587}. Однако в целом огонь кронштадтских зениток был также малоэффективен.

Такого рода налеты повторялись почти каждый день. Безусловно, они также имели не столько боевое значение, сколько воздействовали на моральное состояние мятежного гарнизона. Судя по тому, что газета «ревкома» постоянно писала о воздушных налетах на Кронштадт, советское командование добилось поставленной цели.

Тем временем для ликвидации мятежного очага подтягивались новые силы Красной Армии. Помимо 27-й Омской дивизии под Кронштадт прибыли 14 марта 3273 красноармейца из 5-й запасной стрелковой бригады, которые пополнили ряды советских войск{588}. Ко дню решающего штурма советскому крмандованию удалось собрать следующие силы: 11-я и 27-я стрелковые дивизии, 187-я бригада 56-й стрелковой дивизии, коммунистические отряды особого назначения, красные курсанты 16 военно-учебных заведений, а также ряд других мелких частей и многочисленная артиллерия{589}.

Точных данных о численном составе советских войск в тот период обнаружить не удалось. Согласно подсчетам А. С. Пухова (источники им, к сожалению, не названы), общее количество бойцов 7-й армии составляло 24 тыс. при 433 пулеметах и 159 орудиях, а вместе с тыловыми и вспомогательными частями советские войска, сконцентрированные для штурма Кронштадта, составляли около 45 тыс. человек{590}. На этот раз в отличие от неудачной атаки 8 марта превосходство в силах было теперь на стороне Красной Армии.

В мятежном лагере, безусловно, ощущали надвигающуюся на них грозу. Советские патрули все чаще задерживали перебежчиков, раскаявшихся или не желавших погибать рядовых участников мятежа. Бежали в одиночку и группами. Например, 15 марта караул 35-го полка принял четырех мятежников с линкора «Петропавловск»{591}, так сказать, «гвардейского экипажа» кронштадтского «ревкома».

Необычайно нервозным становится язык мятежных «Известий». Уверенный тон первых номеров исчез, в статейках сквозит истерика и злоба; брань и ругательства выносятся даже в заголовки. Характерная деталь: в первых 11 номерах «Известий» ни разу не было упомянуто имя Ленина — главари мятежа знали, конечно, об огромном личном авторитете вождя русской революции и не решались упоминать его имя. Но не удержались. В лживой информации о ходе X съезда партии Ленина уже осуждали, а в последнем номере мятежного официоза по его адресу сделаны грубые выпады{592}. Главари «клешников» и их сознательные приспешники из. кулаков и белогвардейцев понимали, что отступать им некуда, путь оставался один — в лагерь капитала, и они стремительно катились по этому пути, теряя последние фиговые листки «советской» фразеологии.

Решающий удар по мятежной крепости решено было нанести в ночь на 17 марта. Предполагалось, что под покровом темноты удастся пройти скрытно большую часть расстояния от берега залива до мятежных фортов. Немалую роль в успехе этого дела играли белые маскировочные халаты советских бойцов. К тому же выяснилось, что мятежники пассивно и небрежно несли боевое охранение: разведчики 32-й бригады несколько раз подходили под самые стены фортов и даже к кронштадтской гавани, причем нередко противник даже не поднимал тревоги{593}. С рассветом предполагалось нанести решительный удар с ближних подступов крепости.

Советское военное и политическое командование не строило никаких иллюзий, что взятие Кронштадта — дело легкое. Ожидалось (и это подтвердилось впоследствии), что мятежники будут сопротивляться упорно{594}. Огромную опасность для наступающих представляла окружающая Кронштадт ледяная равнина: здесь нельзя было укрыться в неровностях местности, спрятаться от огня за строением, камнем или деревом, нельзя окопаться. С высоких зданий крепости, с мачт кораблей замерзший залив прекрасно просматривался до самых берегов. Возможность вплотную подойти к Кронштадту под покровом темноты полностью исключалась: ночью пространство перед крепостью освещалось шестью прожекторами{595}. Наконец, с севера и с юга остров Котлин окружала цепь фортов — некоторые из них были укреплены слабо, но другие представляли собой мощные железобетонные укрепления с многочисленными пулеметными и орудийными гнездами. Форты поддерживали постоянную связь с Кронштадтом.

Само собой разумеется, что предстоящая атака вызвала у части красноармейцев естественное чувство повышенной опасности. Отдельные провокаторы — сторонники «ревкома» — пытались на этой почве сеять панические слухи. Такие случаи произошли в 499–м полку, в артиллерийском дивизионе 187-й бригады, в 501-м полку и некоторых других подразделениях советских войск; все подстрекатели арестовывались на месте и доставлялись в ревтрибуналы{596}.

Командирам и комиссарам всех степеней приходилось вести большую разъяснительную работу, чтобы в корне пресечь всякие панические настроения, имевшие место среди некоторой части бойцов. Командир одной из рот 433-го полка рассказывал о беседе, проведенной им после получения приказа о выступлении на рубеж атаки{597}:

«Мною было немедленно отдано приказание командирам отделений собрать сразу же взвод, так как мне хотелось поговорить с тов. красноармейцами и передать им все то, что я чувствовал и переживал в это время. Собрав взвод, я призывал тов. красноармейцев быть стойкими, выдержанными бойцами и не поддаваться на удочку провокации, которая хотя и не была заметна, но работала здорово. Например: «Варяг» обошел Кронштадт кругом и ушел в открытое море» или еще: «на поверхности всего льда от Ораниенбаума до Кронштадта вода приблизительно до пояса», и носились слухи, что, мол, все равно вам погибать так или иначе. Вот это-то я и старался доказать товарищам, что это не что иное, как белогвардейская провокация и сущая ложь и что этого быть не может, и я действительно был уверен в этом, что этого быть не может. Многие тут же были согласны со мной и говорили: «Это выдумки белогвардейщины, но на это нас не поймаешь». Но в некоторых чувствовался какой-то страх и суеверие, но это были еще не нюхавшие пороху маменькины сынки из молодых красноармейцев».

Опытный командир правильно отметил, что «страх и суеверие» перед ледовой атакой чувствовали прежде всего необстрелянные бойцы. Однако в советских частях бойцов такого рода имелось немалое количество. По свидетельству командира 501-го Рогожского полка пополнение, полученное им за неделю до штурма, оказалось совершенно необученным; дело обстояло так плохо, что новобранцев пришлось обучать простейшим приемам обращения с винтовкой и стрельбы из нее{598}. Кстати сказать, в этом полку также циркулировали панические слухи, будто у Кронштадта образовались целые озера талой воды глубиной в человеческий рост и т. п.

Таким образом, штурм мятежной крепости требовал преодоления не только технически совершенных военных укреплений противника и неудобной для наступления местности, но и определенных психологических барьеров, связанных со спецификой театра боевых действий. Вряд ли следует так уж сурово осуждать необстрелянных и плохо обученных красноармейцев за проявление этой слабости — ведь пехотные цепи шли в атаку с винтовками против стальных и бетонных укреплений при маломощной артиллерийской поддержке; напротив, следует восхищаться мужеством и самоотверженностью бойцов, которые, вопреки всему, в том числе и собственной робости, дружно пошли в атаку и взяли мятежные форты и линкоры!

Огромную роль в преодолении указанного психологического барьера сыграли коммунисты, влившиеся в части по партийной мобилизации. Большое впечатление производил тот факт, что подавляющее большинство их — независимо от звания, возраста и личных заслуг — вышло на лед вместе со штурмующими колоннами. Командир одного из батальонов 501-го полка впоследствии сообщал, что после приказа о выступлении на лед часть красноармейцев заволновалась, «послышались крики: «Не пойдем!». Такое поведение красноармейцев оказалось следствием ходивших слухов, что у Кронштадта лед изломан минами и ледоколами, но несколько спокойных слов комполка т. Фабрициуса рассеяли эти подозрения, и батальон двинулся на лед». В дальнейшем бойцы батальона мужественно дрались на улицах города до полной победы над мятежниками, проявляя стойкость и героизм{599}.

Число подобных примеров можно было бы умножить. Отметим среди них лишь один: массовый героизм и отвагу многочисленных «свердловцев» — молодых членов партии из Коммунистического университета имени Я. М. Свердлова в Москве, которые большой группой прибыли под Кронштадт в порядке партийной мобилизации и принимали самое активное участие в боевых действиях{600}. Они шли в передовых цепях штурмующих подразделений, увлекая за собой бойцов.

Части Красной Армии, наступавшие на Кронштадт, имели надежный тыл. «Волынка» на петроградских предприятиях к этому времени полностью прекратилась. На многочисленных митингах и собраниях питерские рабочие принимали резолюции с осуждением мятежа и приветственные обращения в адрес советских войск. Листовки с текстами таких резолюций и обращений распространялись среди красноармейцев и имели большое пропагандистское воздействие{601}.

Значительную роль в укреплении морального состояния трудящихся Петрограда и советских войск сыграло письмо членов президиума X съезда партии во главе с В. И. Лениным к питерским пролетариям, опубликованное 15 марта в газетах. Коммунистическая партия звала рабочих «твердо, до конца стоять за то, что ценой великих жертв было завоевано четыре года тому назад», выражала уверенность, что они останутся «образцом революционной выдержки, трудовой дисциплины, величайшей преданности делу пролетарской революции и незыблемой опорой власти Советов»{602}.

В кратчайший срок на берегах Финского залива под руководством ленинской партии было сделано, казалось бы, невозможное: сконцентрированы превосходящие боевые силы, сплочены ряды трудящихся «перед угрозой контрреволюции, резко повышен боевой дух красноармейцев и командиров. Советские войска вступили в бой уверенно, с полной решимостью одержать победу. «Даешь Кронштадт!» — этот рожденный самими массами лозунг скоро с неизбежностью должен был осуществиться.

Общий стратегический план наступления предусматривал одновременный удар по Кронштадту с севера и юга. Основной удар наносила более мощная Южная группа советских войск. Северная группа должна была в процессе атаки сместиться несколько вправо, к западной оконечности острова Котлин, чтобы преградить мятежникам путь отступления в Финляндию. Части и соединения получили конкретные цели наступления, был установлен порядок движения войсковых эшелонов и резервов, способы связи между штабами и подразделениями, система артиллерийской поддержки и т. д.{603}

В приказах особо строго подчеркивался решительный характер наступления. Предписывалось двигаться через ледяное поле исключительно в похюдных колоннах при соблюдении полной тишины и порядка, рассыпаться в цепь можно было (даже в случае обстрела противником) только в исключительных случаях по приказу командира; особо оговаривалось, что «в городе с мятежниками ни в какие разговоры не вступать, арестовывать и направлять в тыл»{604}.

В качестве примера конкретного воплощения общей боевой задачи следует привести отрывок из приказа командира 167-й стрелковой бригады, отданного в канун штурма вечером 16 марта{605}: «Штабу бригады установить телефонную связь по льду с частями и штабом сводной дивизии, дублируя ее живой цепочкой и посыльными. Во время действий и движения по льду соблюдать тишину, до последней возможности использовать движение колоннами или резервными строями. Колоннам иметь в голове ударные группы в белых халатах, снабженные мостками перекидными, штурмовыми лестницами; пулеметы иметь на салазках. При наступлении помнить один клич: «Вперед!». Отступления быть не может. В городе с .мятежниками в переговоры не вступать. Организовать правильное питание частей огнеприпасами с Ораниенбаумского берега. Санитарам с носилками следовать за частями».

...Днем 16 марта в Москве заканчивал работу X съезд партии. В зале было много свободных мест, ибо едва ли не треть делегатов ушла на фронт под Кронштадт. С заключительным словом выступил В. И. Ленин. Свою речь он начал словами:

«Товарищи, мы закончили работы партийного съезда, который собрался в момент чрезвычайно важный для судеб нашей революции. Ведение гражданской войны, после стольких лет империалистической войны, настолько истерзало и запутало страну, что оживление ее, после окончания гражданской войны, приходится сейчас переживать в условиях необыкновенно трудных. Поэтому мы не можем удивляться тому, что элементы распада или разложения, мелкобуржуазная и анархическая стихия поднимают свою голову»{606}.

Глава Советского государства, как и вся партия коммунистов, ни на минуту не терял твердой уверенности в победе. Выражая эту непоколебимую уверенность, Ленин говoрил:

«Мы знаем, что другой силы, которая в состоянии объединить миллионы распыленных мелких земледельцев, сплошь и рядом переживающих неслыханные тяготы, другой силы, которая бы экономически и политически была способна объединить их против эксплуататоров, — другой силы, кроме сознательного пролетариата, нет. Мы уверены, что из опыта борьбы, из тяжелого опыта революции эта сила вышла достаточно закаленной, чтобы всем тяжелым испытаниям и новым трудностям противостоять»{607}.

Весь день 16 марта советская артиллерия вела энергичный обстрел Кронштадта и фортов. Мятежники отвечали из тяжелых орудий, несколько снарядов попало в Ораниенбаум, где пострадало много домов{608}. Советская авиация совершала полеты над мятежным островом, была сброшена агитационная литература над городом. По кораблям был произведен бомбовый удар, к несчастью, как и раньше, он оказался маломощным{609}.

Ночь на 17 марта выдалась темная, безлунная, что облегчило задачу советским войскам. На северном боевом участке с вечера канонада с обеих сторон смолкла, поэтому наши части пошли в наступление в полной тишине; напротив, на южном участке с 1 до 4 час. ночи красная артиллерия вела интенсивный огонь, стремясь нанести удар по двум наиболее сильным фортам Кронштадта — «Константину» и «Милютину»; после нескольких удачных попаданий тяжелых снарядов оба мятежных форта были вынуждены замолчать{610}.

Передовые части атакующей пехоты спустились на лед в полной темноте около 2 час. ночи, вслед за ними с различными интервалами двинулись войска второго эшелона и резервы. В Южной боевой группе в первой волне наступления шли 32-я и 187-я стрелковые бригады. Мятежники довольно поздно заметили атакующие советские части: бойцы 32-й бригады сумели без выстрела подойти на расстояние одной версты до города, 187-я бригада, наступавшая левее, была замечена и обстреляна раньше{611}. Красноармейцы развернулись в цепи и начали преодолевать проволочные заграждения. Первый принял удар противника в 4 час. 30 мин. 537-й полк под командованием И. В. Тюленева. Мятежники открыли интенсивный огонь из ружей, пулеметов и легких орудий по передовым цепям атакующих. Одновременно их тяжелые батареи открыли стрельбу по советским частям второй линии, двигавшимся по льду, а также по южному берегу Финского залива.

В 5 час. 30 мин. в небо взлетела зеленая ракета — сигнал о том., что атакующие ворвались в город. При этом отличились бойцы полка особого назначения, входившего в 187-ю бригаду. Под огнем противника полк быстрым шагом шел прямо на Петроградскую пристань — центр города-крепости; за полтораста шагов до цели командир полка Бурнавский и комиссар Богданов вышли впереди цепей и бегом повели их в атаку. Пройти удалось только сто шагов, и атакующие залегли под сильнейшим огнем. Однако это позволило резервным частям приблизиться, а когда мятежники вынуждены были перенести огонь на них.

Полк с криком «ура» ворвался на пристань{612}. Во время этого броска Бурнавский получил ранение. При штурме крепости командиры шли всегда впереди, личным примером увлекая бойцов. Получил ранение командир 32-й бригады Рейтер и многие другие.

Так же удачно развивалась атака Северной боевой группы. Особенно отличились части курсантов. Командующий 7-й армией дал высокую оценку их действиям{613}:

«Стремительными, последовательными ударами все пять фортов пали один за другим. Форт № 6, отчаянно сопротивляясь, взорвал заложенные вокруг него фугасы. Образовался во льду провал в виде канала кругом форта. Этот взрыв не остановил курсантов. Они несли с собой лесенки для штурма фортов и преодоления пробоин во льду. Эти лесенки были быстро переброшены через провал, и форт был взят смелой штыковой и гранатной атакой. Атака фортов курсантами Северной группы почти беспримерна в истории по своей смелости, натиску и единству действий. Надо посмотреть, что представляют из себя кронштадтские форты, эти отвесные громады железобетона, снабженные богатой противоштурмовой артиллерией и пулеметами и густо обнесенные колючей проволокой. По окончании первой половины задачи красные курсанты стремительным ударом ворвались в северо-западную часть города».

Итак, первая половина наступательной задачи — ворваться в мятежную крепость — была советскими войсками решена успешно и без задержек на промежуточных рубежах. Причина этого замечательного успеха объясняется хорошей подготовкой атаки и решительностью ее проведения.

Наступающие подразделения получили четкие ориентиры и рубежи атаки, порядок движения частей оказался правильным и не вызвал расстройства атакующих колонн при столь протяженном переходе. Особо следует отметить прекрасную маскировку атаки: на всех без исключения участках противник обнаружил наши части лишь в непосредственной близости от крепости, зачастую уже тогда, когда советские войска завершили развертывание из походного порядка в боевой. Мероприятия нашего командования по маскировке войск заслуживают более чем высокой оценки, ибо в течение всей ночи с 16 по 17 марта мятежники освещали пространство Финского залива, прилегающее к крепости, прожекторами; периодически действовали как береговые прожекторы, так и корабельные (с обоих линкоров). Любопытно, что прожекторы мятежников, оказавшиеся не в состоянии обнаружить наступление советских войск, сыграли роль своеобразного ориентира для атакующих: в донесениях наших командиров неоднократно сообщалось о том, что в ночном марше свет вражеских прожекторов служил своеобразным указателем в направлении движения{614}.

Все действия советских войск при штурме мятежного Кронштадта отличались решительностью и боевым порывом. Домандиры и комиссары всех степеней шли, как правило, влереди боевых порядков своих подразделений (см. документы, опубликованные в приложении){615}. В тех исключительных условиях, которые сложились при осаде мятежной крепости, такая исключительная мера являлась абсолютно правильной. С другой стороны, часть комсостава, напротив, находилась позади боевых порядков, чтобы самым решительным образом пресечь любые возможные случаи трусости и паникерства. Наступательный порыв советских войск проходил с полным напряжением всех сил.

Пример командиров и комиссаров поднимал боевой дух красноармейцев, вселял в них непоколебимую уверенность в победе.

Уже говорилось, что пресловутая «ледобоязнь» давала о себе кое-где знать перед выходом на замерзший залив. Однако во всех сохранившихся документах, — а их немало, — где идет речь о ходе самой атаки, не отмечено ни единого случая паники или трусости, а общий тон этих донесений отличается необычайной правдивостью и искренностью.

Бойцы, ведомые своими командирами и комиссарами, проявляли в условиях беспримерно трудной атаки подлинный героизм. Характерно в этом смысле сообщение командира одного из подразделений 95-го полка, шедшего как раз в авангарде наступления: «Настроение красноармейцев пулеметной команды — гордое, все как один, не исключая и комсостава команды, решились умереть, но вернуть родине Кронштадт. Среди красноармейцев были слышны возгласы: «Товарищи! Только вперед, назад ни шагу, в нашей красной семье трусов не должно быть, и если кто в решительную минуту покажет из себя шкурничество — смерть на месте!» Но трусов пока не замечалось — это покажет решительный момент»{616}.

Начавшийся в пределах Кронштадта уличный бой принял исключительно тяжелый и затяжной характер. Берег залива и городские улицы были опутаны заграждениями колючей проволоки, пространства между домами оказались перегороженными из бревен, дров, обломков строений и пр. Мятежники вели прицельный огонь из ружей и пулеметов с небольших дистанций, нанося атакующим заметные потери. Они использовали, как правило, окна и чердаки каменных строений, укрываясь за различными сооружениями и прячась в подвалах.

Тем не менее ожесточенный бой в городе приносил постепенно успех советским войскам. Тяжелые и кровопролитные бои раЗ-вернулись в особенности в районе Петроградских ворот и прилегающей к ним Петроградской улицы. Мятежники здесь неоднократно переходили в контратаки, но всякий раз вынуждены были отступать в глубь города. К 14 час. 17 марта части 167-й бригады отрезали мятежные корабли, стоявшие в гавани, от порта{617}. Это был крупный успех советских войск. В целях пресечения возможной вылазки со стороны команд мятежных линкоров было выставлено по линии берега боевое охранение наших войск, однако явно недостаточное по численности (этим, видимо, и объясняется тот факт, что некоторым активистам мятежников позже удалось бежать с кораблей под покровом темноты).

Командование 167-й бригады не без основания опасалось за свои тылы, зная о том, что экипажам из 2000 вооруженных матросов противостоит слабое охранение в 200 красных бойцов. Однако в течение всего дальнейшего сражения вылазки мятежных матросов не последовало, хотя оба линкора сопротивлялись до 9 час. вечера и лишь потом экипажи их сдались{618}.

Казалось, что победа уже близка, однако мятежники предприняли ожесточенные контратаки. В районе Якорной площади головные части советских войск — 187-я и 32-я бригады — попали под перекрестный удар и вынуждены были отступить. Мятежная артиллерия вела интенсивный огонь по наступавшим частям второго эшелона, которые вынуждены были двигаться при ярком солнечном свете. К счастью, многие снаряды не взрывались или, падая под острым, углом, рикошетировали, не пробивая льда. Однако советские резервы понесли потери при переходе через залив.

После полудня на помощь авангардным частям подошла 80-я бригада, вместе с ней в самый центр сражения пришли командир сводной дивизии П. Е. Дыбенко и комиссар Южной группы К. Е. Ворошилов{619}. Мятежники отошли в глубь города. Здесь начался ожесточенный затяжной бой. Советские части несли потери, ибо в уличных боях превосходство было на стороне мятежников, хорошо знавших топографию города; нередко их группы через подвалы и чердаки заходили в тыл красноармейцам{620}. В то же время Северная группа также была вынуждена замедлить продвижение и сместиться влево, в направлении главного удара; вследствие этого дорогу с Финляндией перерезать не удалось{621}.

Ожесточенные взаимные контратаки продолжались в городе долго. Около полудня советские части были вынуждены отступить от центра города к пристани. В этот момент произошел один из самых эффектных эпизодов кронштадтской эпопеи. Советское командование бросило в бой один из последних резервов — кавалерийский полк 27-й дивизии. Конница атаковала морскую крепость по льду! Дерзкая атака принесла успех: кавалеристы ворвались в город через Петроградскую пристань и оттеснили мятежников.

П. Е. Дыбенко так описывал этот переломный момент сражения:

«К 17 часам 17 марта одна треть города была в наших руках. Но, как оказалось, в это время мятежный штаб решил продержаться на опорных пунктах города до наступления темноты и ночью напасть на измученных суточным боем красноармейцев, вырезать их и снова овладеть Кронштадтом... Но этот коварный замысел мятежникам не удалось привести в исполнение. В 20 часов 17 марта красные войска были двинуты в решительное наступление, поддержанное прибывшей по льду артиллерией. Немалое замешательство произвел на мятежников проскакавший галопом, по льду кавалерийский полк на поддержку частям, находившимся в городе. К 23 часам все опорные пункты были заняты красными частями, и мятежники начали сдаваться целыми партиями в плен.

В это время командир линейного корабля «Севастополь» заложил пироксилиновые шашки под орудийные башни, приготовил корабль к взрыву и отдал приказание команде сойти на берег. Но старые моряки, искренне любившие свой Красный Флот, не выполнили преступный приказ капитана первого ранга Христофорова. Этот преступник был арестован и впоследствии передан в руки Советского правительства»{622}.

Настроения разброда и шатания, которые проявились среди мятежных кронштадтцев в решающий момент сражения с советскими войсками, нашли отражение в воспоминаниях одного из матросов линкора «Петропавловск». Он так описывает эти решающие часы на корабле, который еще недавно был, так сказать, эпицентром антисоветского мятежа: «Одни говорили — бежать в Финляндию, другие хотели остаться на корабле, но были запуганы тем, что эти-то первые решили корабль взорвать и идти в Финляндию. Получилось нечто кошмарное и в конце концов решили бежать. Взяв с собой пару белья и винтовки, команда собралась на палубе для последнего решения и наконец решили, что, кто чувствует себя виноватым — топай в Финляндию, а кто прав — оставайся, так и сделали, но все же большая часть осталась на корабле и была очень возмущена, что главари мятежа во главе с матросом Петриченко еще в 5 часов утра 17 числа в автомобиле уехали в Финляндию, оставив весь мятежный состав в пиковом положении. Как только решили остаться, сейчас же оружие было сдано, палубы помыты, т. к. не мылись 10 дней, сходили в баню и спокойно стали ждать дальнейшей участи...»{623}

К вечеру в сражении наметился резкий перелом. Мятежники не выдержали напряжения боя и стали отступать. Вместе с ними в числе первых покинуло город большинство членов «ревкома» во главе с Петриченко и офицеры — руководители мятежа. Команды обоих линкоров выкинули белые флаги. Однако бои с отдельными группами противника продолжались всю ночь и стихли только утром следующего дня. 18 марта в 12 час. 10 мин. был отдан наконец последний приказ кронштадтской операции:

«1. Кронштадтская крепость очищена от мятежников. 2. Военным комендантом Кронштадта назначен тов. Дыбенко. 3. Высшее командование войсками крепости и береговой обюроны передается комюжгруппой т. Седякину впредь до распоряжения командарма-7»{624}.

Ожесточенный бой, затянувшийся в городе, не позволил частям Северной группы перерезать пути отступления кронштадтцев. Всю ночь толпы мятежников, бросая оружие, бежали к финскому берегу. Как сообщалось в финляндской печати, первые беглецы из Кронштадта появились около полуночи 17 марта{625}. Финляндское правительство интернировало их в лагерях. Всего, по сведениям, опубликованным в эмигрантской печати, их насчитывалось около 8 тыс. человек{626}. Такую же цифру называли и советские источники{627}.

Победа советских войск под Кронштадтом — это блестящий военный успех. Красная Армия, ведомая коммунистами, еще раз доказала, что ей не страшны никакие враги, никакие преграды. Отныне оказались окончательно похоронены надежды врагов Советского Союза на успех так называемой «третьей революции».