Сандалов Л.М. Пережитое
Герб СССР
о проекте|карта сайта|на главную

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ

 Как в природе, так и в государстве, легче изменить
сразу многое, чем что-то одно.

Фрэнсис Бэкон

взлет сверхдержавы

4. Брестское направление

Еду к Чуйкову. — Строительство Брестского укрепрайона и Брестская крепость. — Реорганизация войск 4-й армии. — Формирование механизированного корпуса. — Сосредоточение немецкой армии у нашей границы. — Что мы знали об этом накануне вражеского вторжения

В середине августа 1940 года я выехал из Минска в 4-ю армию. Настроение у меня было приподнятое. Стояла теплая, сухая погода, и на машине можно было следовать не только по грунтовым дорогам, но и по целине. Приближаясь к старой государственной границе западнее Слуцка, я вспомнил, как три года назад мы с Ковтюхом и Петровским намечали здесь вчерне рубеж для постройки Слуцкого укрепрайона. Мне было известно, что в 1938 году рубеж этот был уточнен командармом Чуйковым и многие сооружения уже построены. Желая лично выяснить, насколько они боеспособны, я решил заехать к коменданту укрепрайона.

— Все здесь предполагалось закончить к первому июня будущего года, — рассказывал комендант. — Но весной этого года строительство было прекращено. Рабочая сила и транспорт направлены для сооружения Брестского укрепрайона. Возобновятся ли строительные работы у нас, неизвестно. Да и те доты, которые уже готовы, пока остаются без вооружения...

Неподалеку от нас возвышалась насыпь железнодорожного полотна, но шпал и рельсов на этой насыпи не было. Начав прокладку железной дороги между Слуцком и Барановичами еще в начале нынешнего столетия, царское правительство не сумело довести дело до конца — не хватило средств... Таким образом, 4-я армия, по существу, не имела надежных коммуникаций. Пролегавшая в тылу се единственная железная дорога Гомель—Пинск обладала очень низкой пропускной способностью и к тому же пересекала болотистое Полесье, неудобное для сосредоточения войск.

Восточное Барановичей мы осмотрели участок старых позиций, оборудованных немецкой армией еще в годы первой мировой войны. Польское правительство неоднократно заявляло, что оно воздвигло на этом месте мощный укрепрайон. В действительности ничего подобного не было. Мы увидели перед собой ряд примитивных инженерных сооружений, лишь кое-где слегка подновленных. В одном месте возле Варшавского шоссе и у полотна железной дороги нам удалось обнаружить четыре новых дота.

Словом, комплекс этих сооружений можно было назвать укрепрайоном с таким же основанием, как позже, во время второй мировой войны, слабые, не имевшие между собой связи опорные оборонительные пункты немецко-фашистских войск на французском побережье Ла-Манша Гитлер стал именовать «Атлантическим валом». Конечно, в обоих случаях эти громкие названия имели целью скрыть слабость обороны и создать у противника преувеличенное о ней представление.

От Барановичей вплоть до города Береза-Картузская шоссе на Брест пробивалось через леса. на юге чти леса сливались с Полесьем, а на северо-западе примыкали к Беловежской пуще. В Березе, в казармах, построенных для дислоцировавшихся здесь до революции частей русской армии, правительство буржуазно-дворянской Польши создало известный своим жестоким режимом концентрационный лагерь для политических заключенных. Заглянув туда, мы были понятно изумлены. Менее чем за год советские войска сумели так восстановить и оборудовать помещения, что они почти не отличались от обычных казарм нашей армии. Разместилась в этих казармах 42-я стрелковая дивизия 4-й армии, а но соседству, в Пружанах, стояла танковая бригада.

Побывав в этих двух соединениях, мы поехали, никуда не сворачивая, прямо в штаб 4-й армии. Городок штаба армии, в котором жил и начальствующий состав С семьями, находился у самого Варшавского шоссе, в двух километрах от Кобрина, за рекой Мухавец. В Кобрине старый мост через реку был неисправен, а строительство нового еще не закончено.

Командующий армией генерал-лейтенант В И Чуйков и член Военного совета дивизионный комиссар Ф.И. Шлыков после моего официального представления и доклада о поездке по армейским тылам стали расспрашивать о новостях и главное, о новом руководстве округа

— Мы живем в глуши. рядом с медведями, — пошутил молодой, быстро выдвинувшийся на пост Военного совета Ф И. Шлыков — Что вы можете сказать нам о том, как складываются отношения с Германией после ее побед на Западе?

— В войсках округа, говорят, намечается большая реорганизация? — перебил его В. И. Чуйков.

Я охотно пересказал то, что слышал от нового командующего округом генерала Павлова. По данным, которые он получил в Москве, пока что никаких изменений во взаимоотношениях с Германией у нас не произошло. Но, поскольку Гитлер освободил себе руки на Западе, не исключены осложнения на Востоке. Поэтому следует ускорить с1роительство оборонительных сооружений на границе и поддерживать в войсках постоянную боевую готовность.

Рассказал также, что готовится решение о широкой реорганизации армии с учетом опыта боев в Финляндии и, конечно, операций немецкой армии во Франции. Численность стрелковых дивизий будет меньше, они станут не такими громоздкими, более маневренными, и в то же время огневая мощь их возрастет. Существующие легкие танки, не оправдавшие себя в боях на Карельском перешейке, снимаются с производства и постепенно будут заменяться новыми: средними Т-34 и тяжелыми КВ. Самолеты также получим более совершенные. Конница сокращается до минимума. За счет ее развернутся мощные механизированные корпуса и новые воздушно-десантные соединения.

Потом речь пошла о командовании округа. Я откровенно высказался, что новый командующий, как мне кажется, широким оперативно-стратегическим кругозором не обладает. Но это толковый, энергичный генерал, правда, несколько излишне самонадеянный, не склонный прислушиваться к мнению подчиненных. Руководить округом, да еще таким, как Западный особый, ему, конечно, трудно.

Нового начальника штаба округа генерала Климовских я знал значительно лучше Это был весьма образованный и опытный штабной руководитель, но по мягкости своею характера он вряд ли мог уберечь командующего от неверных решений Климовских не принадлежал к тем людям, которые, будучи убеждены в правильности своей точки зрения, способны отстаивать ее перед кем угодно.

— Ну, а как вам понравился новый член Военного совета округа? — спросил Шлыков.

— Дивизионный комиссар Фоминых тоже едва ли сможет играть заметную роль при Павлове, — без обиняков ответил я и выразил искреннее сожаление, что в этой должности так недолго побыл у нас очень всем полюбившийся комкор Филипп Иванович Голиков. Этот энергичный. принципиальный человек, обладавший уже тогда широким военно-политическим кругозором, за короткий срок завоевал в округе прочный авторитет, но незадолго до похода в Западную Белоруссию его перевели на Украину и назначили командующим одной из вновь сформированных там армий.

— Да, — поддержал меня Чуйков, — в теперешней сложной международной обстановке новое командование Западного особого округа — не такое уж большое приобретение. Но давайте-ка лучше говорить о делах, касающихся непосредственно 4-й армии.

Василий Иванович подошел к висевшей на стене карте, сдвинул в сторона прикрывавшую ее шторку и заговорил, обращаясь только ко мне одному:

— Вы, конечно, знаете, что северная граница армейской полосы идет от Дрохичина через станцию Черемха на Барановичи. Последние для нас исключаются... На юге разгранлиния проходит прямо по границе между Западной Белоруссией и Западной Украиной. Второй эшелон армии — стрелковую дивизию в Березе и танковую бригаду в Пружанах — вы уже видели. А в первый эшелон съездим вместе: это две дивизии 28-го стрелкового корпуса и еще одна танковая бригада. Расположение их вам также известно — район Бреста, главным образом Брестская крепость. На месте 8-й стрелковой дивизии, которую вы сами отравляли на Карельский перешеек, обосновалась теперь 49-я стрелковая дивизия. Рекомендую познакомиться и с подчиненной нам в оперативном отношении авиационной дивизией, штаб ее находится в одном здании с нашим, так что завтра же можете побывать там. А главное — вникните хорошенько в строительство Брестского укрепрайона и оборудование сооружений на границе...

Так как штаб 4-й армии в основном был уже знаком мне, я по совету Чуйкова большею часть следующего дня провел в авиационной дивизии. Меня сопровождал командир ее, полковник Николай Георгиевич Белов. Четыре полка этой дивизии размещались так: бомбардировочный — в Пинске, один истребительный полк — недалеко от Кобрина, другой истребительный и полк штурмовиков — в районе Пружан. Аэродромы оказались примитивными, без бетонированных взлетно-посадочных полос. Летчики ждали замены старых самолетов новыми. Командиры полков в осторожных тонах, но довольно настойчиво обращали мое внимание на то, что в случае войны полкам немедленно нужно перебазироваться, так как старая аэродромная сеть немецкому командованию хорошо известна.

— Запасные полевые аэродромы для полков у нас намечены, но еще не подготовлены, — как бы оправдываясь, доложил полковник Белов...

Когда мы ехали в Пинск, меня привело в восхищение качество и состояние брусчатой мостовой на участке Кобрин—Пинск. Но, так как восточное Пинска дорога обрывалась, значение ее было весьма ограниченным. В Пинске, кроме авиационного полка, находились один из полков корпусной артиллерии 28-го корпуса и окружной артиллерийский склад. Там же был штаб Пинской военной речной флотилии, в состав которой входили отряд глиссеров, группа канонерских лодок, дивизион бронекатеров, дивизион катеров, дивизион тральщиков, а также сторожевые корабли, минный заградитель и зенитный артиллерийский дивизион на механической тяге. В случае войны флотилия предназначалась для совместных действий с 4-й армией на направлении Пинск — Брест.

Осмотрев часть боевых судов этой флотилии, а также Днепро-Бугский канал и мелководною реку Мухавец с их шлюзами, я усомнился, что такая флотилия может успешно вести боевые действия в современных условиях. Своими сомнениями поделился с генералом Чуйковым.

— Я не рассматриваю флотилию как реальную силу, которая может сыграть какую-либо роль на фланге армии, — ответил командующий. — Трудно себе представить, как и с кем могут вести бои ее маленькие суда, разбросанные по каналу и реке, ширина которой местами не превышает пятидесяти метров...

Потом состоялась поездка в Брест. Как и было задумано командармом, мы выехали туда вместе и прихватили с собой командира 28-ю стрелкового корпуса генерал-майора В. С. Попова. Это был опытный командир, но человек здесь новый. Со своим корпусным управлением он прибыл в 4-ю армию всего лишь несколькими днями раньше меня.

Генерал Попов предложил нам начать осмотр с крепости.

Брестская крепость была построена русскими в 1842 году. Основу ее составляла цитадель, расположенная на острове, омываемом с юго-запада Бугом, с юго-востока рекой Мухавец, а с севера — рукавом Мухавца. По внешней окружности цитадели проходила сплошная кирпичная двухэтажная казарма, которая в то же время являлась и крепостной стеной. Казарма имела 500 казематов для размещения войск, под казематами находились подвалы, а еще ниже — сеть подземных ходов. Двое ворот (Брестские и Холмские) глубокими туннелями выводили из цитадели к мостам через Мухавец и далее на бастионы крепости. Одни ворота (Тереспольские) находились против моста через основное русло Буга (см. схему на стр. 99).

Вне цитадели располагалось прикрывавшее ее кольцо бастионов и других крепостных сооружений. По внешней окружности этого кольца более чем на шесть километров тянулся земляной вал высотой в десять метров. Его опоясывали рукава Буга и Мухавца, а также широкие рвы, заполненные водой. Система каналов и рукавов рек образовала три острова — западный, южный и северный. Позже в нескольких километрах от кольца бастионов было сооружено кольцо фортов — отдельных железобетонных сооружений, которые должны были сдерживать противника на подступах к крепости, не позволять ему вести по ней артиллерийский огонь.

Когда мы приехали в крепость, там размешались основные силы 6-й и 55-й стрелковых дивизий. Почти все помещения южного острова занимал окружной госпиталь, отчего этот остров стал называться Госпитальным. Помещения западного острова были переданы пограничникам, и остров получил название Пограничный.

Осмотр крепости оставил у нас не очень отрадное впечатление. Кольцевая стена цитадели и наружный крепостной вал, опоясанный водными преградами, в случае войны создавали для размещавшихся там войск чрезвычайно опасное положение. Ведь на оборону самой крепости по окружному плану предназначался лишь один стрелковый батальон с артдивизионом. Остальной гарнизон должен был быстро покинуть крепость и занять подготовляемые позиции вдоль границы в полосе армии. Но пропускная способность крепостных ворот была слишком мала. Чтобы вывести из крепости находившиеся там войска и учреждения, требовалось по меньшей мере три часа.

Мы решили ходатайствовать о немедленном выводе из крепости окружного госпиталя и хотя бы одной дивизии. Кстати, это диктовалось и чисто бытовыми потребностями: войска в крепостных помещениях испытывали тесноту, бойцы спали на многоярусных нарах.

Очень полезным для меня оказалось ознакомление и с 49-й стрелковой дивизией, которая располагалась севернее Бреста, в районе Высокое, Волчий, Каменец. Эта дивизия, подчиненная непосредственно командованию армии, с оперативной точки зрения занимала выгодное положение. Она удачно прикрывала правый фланг. Но осенью 1940 года из нее уволили большое число младших командиров и рядовых. На смену им пришли новобранцы, отчего боеспособность полков резко снизилась. Пришлось пойти на несколько необычную меру: 49-я дивизия передала значительную часть своего состава в дивизии 28-го стрелкового корпуса, а оттуда получила взамен старослужащих.

Части 49-й дивизии занимались оборудованием для жилья землянок и переданных местными властями разного рода помещений, строили столовые, конюшни, склады. И лишь немногие подразделения были заняты строительством в пограничной полосе полевых оборонительных позиций.

— Эта дивизия, — пояснил В. И. Чуйков, — своими силами должна оборудовать оборону на сорокакилометровом фронте. В центре армейской полосы на фронте до шестидесяти километров оборудуют позиции дивизии двадцать восьмого стрелкового корпуса. А вот на нашем левом фланге участок границы протяженностью около пятидесяти километров остается необорудованным. Войск четвертой армии там нет, других — тоже, так что стыке Киевским военным округом не защищен...

Следующий день ушел на ознакомление с Брестским укрепрайоном, комендант которого генерал-майор М. И. Пузырев вместе со всем своим управлением находился тогда также в Бресте. Этот укрепрайон простирался главным образом на северо-восток от города по восточному берегу Буга. Работы по сооружению дотов развернулись там широким фронтом. Кроме строительного управления и специальных частей, переброшенных из Слуцка, округ прикомандировал в распоряжение генерала Пузырева окружной инженерный полк и несколько корпусных саперных батальонов из восточной части Белоруссии.

Расспрашивая коменданта укрепрайона о количестве людей, работающих на строительстве каждого дота, о видах транспорта, которым подвозился на стройплощадки разного рода материал — песок, щебень, арматура, — я высказал предположение, что немцы, наверное, наблюдают за нами с вышек и часть дотов, несомненно, будет засечена их разведкой.

— К сожалению, — вздохнул Чуйков, — немецкая разведка знает об укрепрайоне в целом и расположении отдельных его дотов не только путем наблюдения, ни и через свою агентуру. Выселить подозрительных лиц из пограничной зоны пока не удалось. Впрочем, разрушить дот, даже если известно, где он находится, не так-то просто.

— И потом надо иметь в виду, — добавил от себя Пузырев, — что после окончания строительства все доты будут тщательно замаскированы. Попробуй отличи их тогда от окружающей местности. Правда, вынос укрепрайона к самой границе — дело непривычное. Раньше мы всегда строили доты на некотором удалении от границы. Но тут уж ничего не поделаешь. Мы должны руководствоваться не только военными, но и политическими соображениями, исходя из известного положения: «Ни одного вершка своей земли не отдадим никому...»

Когда я вернулся из поездки в войска, меня ждали уже прибывшие из Минска жена и маленькая дочурка. С появлением рядом семьи жизнь сразу вошла в свою колею. Отпали лишние бытовые заботы, завязались более прочные знакомства с сослуживцами.

В сентябре В. И. Чуйкова и меня пригласил командующий округом. Проехав из конца в конец всю Беловежскою пущу, мы нашли недалеко от станции Гайновка вагон командующего. Кроме Павлова и начальника штаба Климовских, в вагоне находились командующий Московским военным округом И. В. Тюленев и член Военного совета того же округа Л. И. Запорожец. Почти одновременно с нами прибыл начальник штаба 3-й армии А. К. Кондратьев. Когда все оказались в сборе, завязался врезавшийся мне в память полуофициальный разговор. Начал его Павлов.

— Генеральный штаб, — сказал он, — предполагает провести с окружным и армейскими управлениями оперативную игру на местности со средствами связи. Будет проигрываться начальный период войны. Возглавит игру, вероятно, сам нарком. Штабы армий начнут ее в местах дислокации и будут передвигаться, сообразуясь с обстановкой.

— А те штабы, которые стоят у самой границы? Куда им двигаться? — не удержался я — По-видимому, придется обороняться.

— Вначале, может быть, придется и отступить, — уточнил Павлов. — У немцев теперь не стотысячная армия, какую они имели в 1932 году, а трехмиллионная. Она насчитывает свыше трехсот соединений, располагает большим количеством самолетов. Если враг перед началом войны сосредоточен наших границ хотя бы две трети своих сил, нам в первое время придется, конечно, обороняться и даже отступать... А вот когда из тыла по дойдут войска внутренних округов, — Павлов посмотрел на Тюленина, — когда в полосе вашей армии будет достигнута уставная плотность — 7,5 километра на дивизию, тогда, конечно, можно будет двигаться вперед и не сомневаться в успехе. Не так ли?

На миг воцарилось молчание, но затем поднялся Чуйков:

— Вам хорошо известно, товарищ командующий округом, что в первом эшелоне 4-й армии весной этого года было всего лишь две дивизии на сто пятьдесят километров фронта. Летом нам подбросили еще одну. Значит, плотность теперь — пятьдесят километров на дивизию. Во втором эшелоне тоже не густо — только одна дивизия. Это же не армия, а всего лишь корпус... Почему бы в нашу полосу не выдвинуть заблаговременно две-три дивизии из тыла страны?

— Как вы не понимаете, что подобными действиями можно спровоцировать войну? — раздраженно ответил Павлов. — Да и казарм у нас нет для размещения новых войск.

Я поспешил на помощь Чуйкову:

— Выдвижение в полосу армии новых дивизий можно провести весной под видом учебных сборов. С жильем гоже найдется выход: на первых порах будем строить землянки. Ведь поселили же мы таким образом сорок девятую дивизию.

Меня перебил Запорожец:

— У нас с Германией договор о ненападении, и нет никаких оснований сомневаться, что она не выполняет своих обязательств. Да и вообще, — он повернулся в сторону Павлова, — мне начинает казаться, что у вас здесь некоторые командиры начинают проявлять чрезмерную немцебоязнь.

И хотя Запорожец произнес последние слова с улыбкой, Павлов, который знал то, чего не знали ни Чуйков. ни я, почувствовал, что это говорит уже не член Военного совета столичного округа. Он тоже изобразил на своем лице улыбку и попытался внести полную ясность:

— Вы высказываетесь в данном случае, как член Военного совета Московского военного округа или уже как начальник Главного управления политпропаганды{3}? Насколько мне известно, вопрос о вашем назначении на этот пост уже предрешен.

Запорожец пожал плечами:

— Кандидаты есть и кроме меня...

В тот же день мы возвратились домой. А в первых числах октября к нам уже поступил приказ о назначении Александра Ивановича Запорожца начальником Главного управления политической пропаганды.

Осень 1940 года выдалась в Белоруссии необыкновенно теплая, сухая. Пользуясь этим, все части армии интенсивно вели строительные работы. В округе началась полоса полевых командирских и штабных занятий и войсковых учений. Показ, как проводить учения с войсками, был организован в основных округах лично Наркомом обороны Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко, и в основу их был положен опыт советско-финляндской войны.

У нас в 4-й армии такое занятие по теме «Наступление стрелкового полка» состоялось на артиллерийском полигоне под Брестом. Вспоминаю, каким непривычным показалось нам пустынное поле, на котором через несколько минут должны были начаться тактические учения. Но вот эти минуты истекли, и грянула артиллерия. Под ее прикрытием к проволочным заграждениям и минным полям (мины были поставлены учебные) ползком подобрались саперы и стали проделывать проходы. Потом из глубоких окопов поднялась пехота и, прижимаясь к разрывам снарядов, ринулась в атаку. Вместе с пехотой шли танки и тоже вели огонь боевыми снарядами.

Подводя итоги этою учения, С. К. Тимошенко многократно подчеркивал:

— Надо учить войска действовать, как на войне, и только тому, что будет нужно во время войны.

Позже состоялась окружная игра на местности, о которой Павлов толковал с нами еще в сентябре. Но проходила она уже без участия наркома. Игрой руководил генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, назначенный незадолго перед тем заменителем начальника Генерального штаба. И надо сказать, провел он ее блестяще, создав условия, очень близкие к тем, в каких менее чем через год началась действительная война.

«Противник» сосредоточил на границе силы, значительно превосходившие войска Западного военного округа, и перешел в наступление. Приграничные армии, прикрывая сосредоточение и развертывание наших главных сил, с тяжелыми боями отходили от рубежа к рубежу к прежней государственной границе. Затем с подходом резервов из глубины страны после упорных оборонительных боев на тыловом рубеже было осуществлено контрнаступление, и «противника» изгнали с нашей территории.

Эта оперативно-стратегическая игра являлась, пожалуй, единственной, когда нас учили руководить войсками в обороне и даже предпринимать отступление с целью создания благоприятных условий для контрнаступления.

К концу 1940 года, несмотря на германскую дезинформацию о подготовке к вторжению гитлеровских войск на Британские острова, все отчетливее стала вырисовываться опасность вероломного нападения их на нашу Родину. Затрудняюсь сказать каким образом, но к нам просачивались сведения о том, что гораздо позже нашло отражение в мемуарах Гудериана. Для нас не было секретом, что Гитлер тщательно изучает деяния королей Германии, пытается подражать некоторым из них, а портрет Фридриха Барбароссы всегда носит в кармане. Это его преклонение перед германским императором, положившим начало новому этапу в немецкой политике — «Дранг нах Остен», не могло не настораживать.

И наше чутье не обманывало нас. Теперь весь мир знает, что именем Барбароссы Гитлер назвал план разбойничьего вторжения в пределы Советской страны. План этот, подписанный в декабре 1940 года, фактически начал осуществляться уже летом того же года. Для нападения на Советский Союз создавались три мощные группировки немецких войск. Группа армий "Север" нацеливалась через Прибалтику на Ленинград. Группа армий «Юг» — на Киев. А для наступления на центральном, варшавско-минском стратегическом направлении предназначалась самая сильная группа армии "Центр". В состав последней включены были две полевые армии и две танковые группы. Общая численность входивших в нее войск превышала пятьдесят дивизии. Непосредственно на брестском направлении вводились в действие 4-я полевая армия немцев и 2-я танковая группа.

Разгром советских войск в Белоруссии немецкое командование планировало осуществить внезапным ударом по флангам Западного особого военного округа и «молниеносным» продвижением танковых соединений от Бреста и Сувалок на Минск. Затем полевые армии должны были уничтожить наши войска, оказавшиеся в окружении, и, используя успех танковых групп, выйти на рубеж Днепра и Западной Двины.

Таков был «план Барбаросса», о существовании которого мы тогда еще не знали, но намерения Гитлера предвидели. В условиях нарастающей угрозы войны в конце 1940 и начале 1941 года Советское правительство приняло ряд мер по укреплению мощи наших Вооруженных Сил: стрелковые дивизии в приграничных округах переводились на новые, не столь громоздкие, как раньше, штаты, оснащались новым артиллерийским, противотанковым и стрелковым оружием; разведывательные батальоны стрелковых дивизий получили легкие танки и бронеавтомобили; началось формирование механизированных корпусов и частей противовоздушной обороны; самолеты устаревших конструкций стали заменяться более современными; утвержден был план строительства новых аэродромов с бетонированными полосами.

По нашей 4-й армии реорганизация и перевооружение стрелковых дивизий было закончено к весне

1941 года. А в феврале того же года в полосе армии начал формироваться 14-й механизированный корпус, чему, однако, предшествовал ряд событий, имевших весьма- печальные последствия. Об этом стоит рассказать подробнее.

В конце 1940 года неоднократные представления генерала Чуйкова о необходимости разгрузить Брестскую крепость и усилить правый фланг армии. возымели наконец действие. Из крепости была передислоцирована в Слуцк 55-я стрелковая дивизия. Готовился к перемещению окружной госпиталь. На левый фланг армии, южнее Бреста, для обеспечения стыка с Киевским округом весной должна была перейти из Мозыря 75-я стрелковая дивизия. Однако и сам Василий Иванович Чуйков в середине зимы был также «передислоцирован» за пределы Западного особою военною округа.

— По-видимому, хотят иметь более покладистого командующего армией. — горьки иронизировал он перед отъездом от нас.

И действительно, стоило только Чуйкова исчезнуть с нашею горизонта, как 4-ю армию стали всячески ущемлять. Добытые нами с таким трудом улучшения в размещении войск на границе очень скоро были сведены на нет. А началось это как раз с формирования 14-го механизированного корпуса.

Генеральный штаб предложил: одну танковую дивизию сформировать в Березе на базе брестской танковой бригады полковника Кривошеина, там же создать и управление корпуса, вторую танковую дивизию развернуть из бригады, размещавшейся в Пружанах; моторизованную дивизию формировать в Пинске. Оперативная выгодность такого порядка формирования и дислокации мехкорпуса была очевидна. Несколько оттянутый от границы, он имел бы в случае войны время на то, чтобы изготовиться к бою и нанести удар в любом направлении.

Однако командующий войсками округа имел на этот счет свое мнение. Осматривая намеченные для дислокации корпуса пункты, Павлов заявил нам:

— Не воображайте, что я позволю частям и штабам армии размещаться лучше, чем механизированному корпусу, который вы рассчитываете, как видно, держать в черном теле. Рекомендую помнить, что всего несколько месяцев назад я был начальником автобронетанковых войск.

Вдвоем с членом Военного совета 4-й армии Ф. И. Шлыковым мы попробовали напомнить, что дислокация мехкорпуса определялась не нами, а Генеральным штабом, но на Павлова это не подействовало.

— Управление механизированного корпуса сформируем в Кобрине, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — На днях к вам прибудет командир корпуса генерал майор Оборин. Передайте ему под штаб часть помещений вашего армейского управления Танковые дивизии будем развертывать из танковых бригад в местах их нынешней дислокации — Пружанах и Бресте, а моторизованную дивизию — в Березе. Представьте ей казарменный фонд сорок второй стрелковой дивизии, а ту переведите в Брест, в помещения, которые занимала раньше пятьдесят пятая стрелковая дивизия. Разумеется, такое размещение корпуса надо считать временным, вызванным нехваткой жилого фонда. С постройкой казарм этот вопрос пересмотрим...

Павлову, вероятно, удалось убедить начальника Генерального штаба. Через несколько дней к нам поступило официальное письменное распоряжение, подтверждавшее все то, что Павлов высказал устно. Единственной «уступкой» нам было разрешение ставить за пределами Брестской крепости один стрелковый полк 42-й дивизии и разместить его в районе Жабинки.

— Ну что ж, — тяжело вздохнул Федор Иванович Шлыков, — теперь у нас в армии не стало ни второго эшелона, ни резервов Больше нам незачем ездить к востоку от Кобрина: там ничего нашего не осталось...

Весной 1941 года Брестский гарнизон пополнился новой стрелковой дивизией. Да находившаяся там раньше танковая бригада, развернувшись в танковую дивизию. увеличилась численно в четыре раза. Словом, в Бресте скопилось огромное количество войск И окружной госпиталь по-прежнему оставался в крепости.

Для размещения личного состава пришлось приспособить часть складских помещений и даже восстановить некоторые форты крепости, взорванные в 1915 году. В нижних этажах казарм устраивались четырехъярусные нары.

И как раз в это время прибыл новый командующий 4-й армией генерал-майор А. А. Коробков. Его я знал давно. Это был очень деятельный командир, быстро продвигавшийся по служебной лестнице и оставивший позади многих своих сослуживцев. В 1938 году он командовал стрелковой дивизией, с дивизии пошел на корпус, а к весне 1941 года стал уже во главе 4-й армии.

Новый командарм педантично исполнял волю командующего округом по размещению войск Своей точки зрения на этот предмет он либо не имел, либо тщательно скрывал ее.

А войск в полосе армии все прибавлялось. Вслед за механизированным корпусом, который в апреле — мае принял основную массу переменного состава и получил часть артиллерийскою вооружения, был сформирован Кобринский бригадный район ПВО. Развернулось строительство десяти новых аэродромов, осуществлявшееся силами нескольких строительных и рабочих батальонов общей численностью до 30 тысяч человек.

Но немцы явно опережали нас. В майской информационной сводке, разосланной штабам округов и армий сообщалось, что в течение всею марта и апреля Германия усиленно перебрасывала к границам СССР новые и новые дивизии.

Учитывая это, командование округа дало нам указания о действиях войск по обороне пограничной полосы на случай чрезвычайных событий. Каждому соединению, каждой части 4-й армии была поручена оборона определенных позиций. По тревоге они должны были в предельно краткие сроки занять эти позиции и стойко удерживать их.

С мая все стрелковые полки дивизий первого эшелона стали выделять по одному дежурному батальону. Этот батальон в течение одной—двух недель неотлучно находился на отведенном полку рубеже в полном боевом составе, с оружием, с боеприпасами и занимался дальнейшим усовершенствованием оборонительных позиций.

На южном крыле 4-й армии, в стыке с Киевским особым военным округом, появилась новая дивизия — 75-я стрелковая. Она выдвинулась к границе из Мозыря, поставила в лесах тщательно замаскированные палаточные городки и находилась в постоянной боевой готовности.

Интенсивнее пошло строительство Брестского укрепрайона. Кроме специальных строительных и саперных частей, сюда было привлечено по вольному найму 10000 граждан с 4000 подводами. К 1 июня здесь было закончено сооружение нескольких десятков дотов, и для них из Мозырского укрепрайона стало поступать вооружение.

К этому же времени окружные и войсковые склады пополнили свои запасы, израсходованные во время советско-финляндской войны. Было завезено горючее, боеприпасы. Не хватало, правда, снарядов для противотанковой артиллерии, совсем не было противотанковых и противопехотных мин, а также проволоки для заграждений.

Развернулись работы и по улучшению дорожной сети. К 1 июня на 80 процентов была отстроена железнодорожная линия Тимковичи—Барановичи. Однако увеличить пропускную способность старых железных дорог Западной Белоруссии удалось лишь в весьма ограниченных масштабах,

Заканчивался ремонт шоссе и основных грунтовых дорог. Подверглась реконструкции большая часть мостов. Но новых шоссейных или хотя бы грунтовых коммуникаций и рокад в полосе 4-й армии проложить не успели.

Все части армии, исключая специальные, сдавались на зимних квартирах или устраивали себе палаточные лагеря поблизости от пунктов постоянной дислокации. Но зенитчики проходили окружные сборы на специальном окружном полигоне восточное Минска, полки полевой артиллерии в порядке очереди выводились для стрельб на полигон под Брестом, связисты были на сборах в районе Кобрина.

А тем временем фашистский зверь уже изготовился к своему коварному прыжку. На стопятидесятикилометровом фронте против 4-й армии Западного особого военного округа развертывались основные силы 4-й немецкой армии под командованием фельдмаршала Клюге. Подготавливая удар в направлении Брест — Пружаны — Барановичи, она имела в своем составе двенадцать пехотных дивизий и одну кавалерийскую, то есть, превосходила нашу 4-ю армию более чем в три раза.

Но это еще не все. Армии Клюге была придана 2-я танковая группа Гудериана, состоявшая из трех корпусов, называвшихся в то время моторизованными. Как и наши механизированные корпуса, они имели по две танковые и одной моторизованной дивизии с такой же примерно, как и у нас, штатной численностью. Следовательно, группа Гудериана превосходила оперативно подчиненный нашей армии 14-й механизированный корпус тоже в три раза.

Что же касается авиации, то там соотношение сил складывалось для немцев еще более благоприятно. Нашу 4-ю армию поддерживала лишь одна смешанная авиадивизия. Немецкая же 4-я армия могла рассчитывать на большую часть самолетов 2-го германского воздушного флота, поддерживавшего группу армий «Центр».

Сведения о сосредоточении у нашей границы немецких войск и вероятности скорого их вторжения в Белоруссию доходили до нас разными путями. Время от времени мы получали информацию сверху{4}. С нами регулярно делились своими наблюдениями пограногряды и наши подразделения, занятые на постройке оборонительных сооружений в пограничной зоне. Ими отмечалось, что немцы с каждым днем все интенсивнее проводят работы на западном берегу Буга, подводят к реке инженерную технику, устанавливают маскировочные щиты перед открытыми участками, сооружают наблюдательные вышки и т. д.

Многое мы узнали от задержанных при переходе границы и передаче радиограмм немецких шпионов, от двух пойманных в Полесье диверсантов-парашютистов, от арестованного в Гайцовке вражеского резидента, осуществлявшего связь со своими хозяевами посредством голубиной почты.

Наконец, в наши руки попадало немало писем из-за кордона, от всякого рода панов и темных дельцов.

«Вы и не подозреваете, — писал один спекулянт другому, — как близко время нашей встречи, как скоро перейду Буг немцы. Спешите сбыть все советские деньги, закупайте в первую очередь продовольствие, ткани, кожу...»

«Скоро я вернусь... Помните, что вы головой отвечаете за целостность моею завода...» — запугивал служащих одного предприятия бывший его владелец.

«Шепните наиболее надежным людям, работающим в военном подсобном хозяйстве, организованном в моем имении, что если они сохранят в целости завезенное русскими имущество, то получат от меня награду», — обращался к своему агенту какой-то бывший помещик.

Друзья Советской власти десятками приносили такие письма в местные партийные комитеты или пересылали их в армейские политорганы.

Слухи о том, что скоро придут немцы, вовсю циркулировали среди местного населения. У магазинов толпились очереди. Мука, сахар, керосин, мыло раскупались нарасхват. Владельцы частных портняжных, сапожных и часовых мастерских охотно принимали новые заказы, но выдавать заказчикам их палью, костюмы, сапоги и часы не спешили. Особенно задерживались заказы военнослужащих.

В войсках это вызывало тревогу, а из округа шли самые противоречивые указания. Помню, как сейчас, недели за две до начала войны командующий и член Военного совета нашей армии по возвращении из Минска пригласили к себе начальника отдела политической пропаганды армии, командира механизированного корпуса, командира авиационной дивизии и меня. Нам было объявлено, то Павлов озабочен состоянием боевой подготовки войск и у него обсуждался вопрос о предстоящих летних учениях.

— Нашей четвертой армии, — сказал Коробков, — предложено провести опытное тактическое учение двадцать второго нюня в присутствии всего высшего и старшего командного состава армии. Проводить его будем на Брестском артиллерийском полигоне. К участию в нем привлекаются части сорок второй стрелковой и двадцать второй танковой дивизий.

— А как расценивает командование округа продолжающееся сосредоточение немецких войск на нашей границе? — спросил начальник отдела политической пропаганды армии бригадный комиссар С. С. Рожков.

— Так же, как и Главное командование в Москве, — отпарировал Коробков. — Германия не осмелится нарушить договор о ненападении. Она стягивает свои войска к нашей границе главным образом потому, что опасается нас. Вы же знаете, в каком свете подавались буржуазной прессой имевшие у нас место перевозки по железной дороге некоторых воинских частей из глубины страны в пограничные округа, а также перевозки к границе рабочих и строительных частей, наконец, обычные перевозки переменного состава на учебные сборы... А с другой стороны, — продолжал командующий после минутной паузы, — вполне можно допустить, что сосредоточение немецких войск на нашей границе должно усилить «аргументы» Германии при решении с нами каких-то политических вопросов.

— Ну, а какие требования предъявляются нам в смысле боевой готовности? — поинтересовался я.

— Надо быстрее строить укрепрайон и полевые оборонительные позиции, — не задумываясь, ответил командующий. — Для этого полкам разрешается выделять не по одному, а по два батальона одновременно. Для штаба армии, штабов корпусов и травления коменданта укрепрайона приказано немедленно оборудовав вне городов командные пункты.

— Для себя командный пункт в лесу, в нескольких километрах от Кобрина, мы уже наметили, — заявил командир механизированного корпуса генерал-майор С. И. Оборин. — Но в дивизиях у нас больше половины красноармейцев первого года службы. Артиллерийские части получили пушки и гаубицы, а снарядами не обеспечены, тягачей пока еще нет. Материальная часть в танковых подразделениях устаревшая. Автомашин не хватает. Наш парк способен поднять не более четверти личного состава корпуса. А как быть с остальными? Штабы людьми укомплектовались, но сколоченность у них пока еще недостаточная. Словом, впереди огромная работа...

В том же примерно духе высказался и командир авиадивизии полковник Белов:

— Только с пятнадцатого июня мы начнем получать новую боевую технику. Кобринский и пружанский истребительные полки получат самолеты Як-один, вооруженные пушками, штурмовой полк — самолеты Ил-два, бомбардировочный — Пе-два. Новые аэродромы будут готовы примерно через месяц.

В конце этого памятного совещания выступил Рожков. Его взволнованную речь я запомнил очень хорошо и могу воспроизвести почти со стенографической точностью.

— Слишком благодушное настроение у нашего командования, — заявил он напрямик. — Сосредоточение фашистских войск на границе нельзя рассматривать иначе, как подготовку к нападению на Советский Союз. Мы уже не раз имели возможность убедиться, к чему ведет сосредоточение немецкой армии у границ соседнего государства. Перед захватом фашистами Чехословакии в одном из журналов был помещен остроумный рисунок: два гражданина ведут разговор, а на заднем плане видна немецкая воинская часть. Подпись под рисунком, насколько я помню, была такая: «Зачем это немецкие войска к границе выдвинуты?» — «На случай, если произойдет конфликт». — «А если конфликта не будет?» — «То есть как это не будет конфликта, раз войска к границе подошли?..»

— И что же, по-вашему, мы должны делать? — перебил его Коробков. — Объявить мобилизацию и начать сосредоточение своих войск? Но ведь это равносильно объявлению войны. Из истории вы знаете, что мобилизация в одном государстве автоматически приводила к мобилизации в другом, ему противостоящем, и неизбежно возникала военная ситуация.

— А может быть, не следовало демобилизовывать армию после войны с Финляндией? — не удержался от реплики я.

— Содержание отмобилизованной армии требует огромных средств, — возразил Шлыков. — И кроме того, отмобилизована у нас была лишь часть вооруженных сил.

— Не будем затевать дискуссию по этому вопросу, — примирительно сказал Коробков. — Он не в нашей компетенции.

На том и покончили.

А жизнь шла своим чередом. Пограничники и наши передовые части продолжали докладывать о выдвижении к границе немецких войск и различной боевой техники. Немецкие самолеты стали ежедневно вторгаться в воздушное пространство СССР.

В районе Буховичей, на территории подсобного хозяйства, связисты приступили к оборудованию армейского командного пункта. Командир 28-го стрелкового корпуса начал строить командный пункт в районе Жабинки, командир 14-го механизированного корпуса — в лесу у Тевли.

В ночь на 14 июня я поднимал по боевой тревоге 6-ю стрелковую дивизию. Днем раньше такую же тревогу провел в 42-й стрелковой дивизии командир 28-го стрелкового корпуса генерал-майор В. С. Попов. Подводя итоги этих двух тревог, мы единодушно выразили пожелание о выводе 42-й стрелковой дивизии в район Жабинки и об устройстве в стенах крепости двух — трех запасных выходов. Позже, когда наше предложение было отвергнуто командующим округом, генерал Попов высказался за вывод 42-й дивизии в лагерь на территорию Брестского артиллерийского полигона, но руководство округа воспрепятствовало и этому.

В те тревожные дни некоторые командиры, а также местные партийные и советские работники стали отправлять свои семьи в глубь страны. Однако Военный совет армии осудил это и неофициально запретил командному составу самостийную эвакуацию семей, так как она могла вызвать нежелательную реакцию а войсках и среди населения.

Между прочим, этот запрет коснулся и меня. В то время у нас гостила приехавшая с Украины мать моей жены, старушка лет семидесяти. Через несколько дней после приезда, впитав в себя, как губка, слухи о предстоящей войне, она стала проситься домой. Я посоветовался с членом Военного совета.

— В нашем военном городке, — резонно заметил он, — все знают, что твоя теща приехала в гости на месяц. И вдруг через несколько дней уезжает... Нет, Леонид Михайлович, отправлять сейчас старушку нельзя. Это приведет к нежелательным разговорам.

И старушка встретила войну на границе...

Тревожное настроение, достигшее особой остроты к середине месяца, как-то было приглушено известным Заявлением ТАСС, опубликованным в газете «Правда» 15 июня. В этом документе опровергались сообщения иностранной печати о якобы возникших между Советским Союзом и Германией разногласиях. Заявление ТАСС расценивало слухи о сосредоточении на границе немецких и наших войск как неуклюжую пропаганду, состряпанную враждебными СССР и Германии силами, заинтересованными в дальнейшем расширении и развязывании войны.

«По данным СССР, — говорилось в Заявлении ТАСС, — Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой основы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям».

Что же касается передвижения наших войск и предстоящих в приграничных округах маневров, то они, говорилось в Заявлении ТАСС, «имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата».

Такого рода выступление авторитетного государственного учреждения притупило бдительность войск, У командного состава оно породило уверенность в том, что есть какие-то неизвестные обстоятельства, позволяющие нашему правительству оставаться спокойным и уверенным в безопасности советских границ. Командиры перестали ночевать в казармах. Бойцы стали раздеваться на ночь.

За несколько дней до войны по просьбе генерала Попова я еще раз предложил командующему армией поставить перед округом вопрос о выводе из крепости 42-й стрелковой дивизии, но это только вызвало у него раздражение.

— Мы уже писали об этом, — возразил Коробков. Не поддержал меня и находившийся при этом Ф. И. Шлыков.

— О бесполезности еще раз ставить этот вопрос можете судить по аналогии, — заявил он. — Несколько дней тому назад начальник отдела политпропаганды шестой стрелковой дивизии полковой комиссар Пименов послал в Военный совет округа письмо, в котором просил разрешить дивизии занять оборонительные позиции, а семьям начсостава отправиться из Бреста на Восток. И что же? Пименова заклеймили как паникера.

— И с сооружением запасных выходов из крепости ничего не выйдет, — продолжал Коробков. — Работа эта слишком сложна и трудоемка. Ведь вопрос не только в том, чтобы пробить толстые крепостные стены. Запасные выходы из крепости потребуют постройки новых мостов через каналы и крепостные рвы, наполненные водой. Такая работа по плечу лишь саперному батальону, а снять сейчас батальон со строительства укрепрайона никто нам не разрешит. Да и взрывчатых веществ, необходимых для такого дела, у нас, кажется, нет. Давайте спросим у Прошлякова.

Вызванный к командарму армейский инженер-полковник А. И. Прошляков подтвердил, что действительно в армии взрывчатки чрезвычайно мало.

А по ту сторону Буга ни на минуту не прекращалась подготовка к разбойничьему нападению на СССР. В день опубликования Заявления ТАСС Гитлер вызвал в Берлин всех командующих и отдал им последние распоряжения В тот же день, 15 июня, фельдмаршал Клюге и генерал Гудериан возвратились к своим войскам и стали выводить их на исходные позиции.

Вспоминая те дни, я особенно отчетливо и ярко представляю себе все, что делал в субботу, 21 июня 1941 года: с кем встречался, о чем говорили, куда ходил и ездил.

Утром, как только я прибыл в штаб, командующий протянул мне телеграмму:

— Начальник штаба округа сообщает, что для участия в армейском опытном учении сегодня в Брест приедут представители из округа и из Наркомата обороны. Надо встретить их и устроить. А мы с начальником боевой подготовки едем сейчас на полигон и еще раз все там прорепетируем. Предупредите командиров соединений и частей, чтобы завтра к восьми часам на полигоне были все. как один...

После отъезда командующего ко мне зашел полковник И. В. Тутаринов — начальник штаба механизированного корпуса.

— Генерал Оборин в течение нескольких дней проверял танковую дивизию в Бресте, а я — другую в Пружанах, — сообщил он. — Должен сказать, что постепенно дивизии эти начинают становиться дивизиями не только по названию.

Во время нашей беседы с Тутариновым в мой кабинет заглянул по какому-то поводу Шлыков. Начальник штаба мехкорпуса, обращаясь скорее к нему, чем ко мне, продолжал:

— В народе, да и среди войск, не прекращаются слухи о готовящемся вторжении немцев. Какие у вас имеются на этот счет данные из округа или из Москвы?

— Кроме известного вам Заявления ТАСС, ничего нет, — ответил Шлыков.

— Коль скоро округ и Москва назначили на завтра учение на Брестском полигоне, надо полагать, ничего угрожающего не предвидится, — попытался я ободрить Тутаринова.

Однако, как мне показалось, Тутаринов отлично понимал, что мы и сами не очень-то спокойны. Он заверил нас, что на учение все командиры соединений и частей мехкорпуса прибудут непременно, и ушел явно неудовлетворенный.

Расставшись с Тутариновым, я предложил своему заместителю по политчасти батальонному комиссару А В. Дюльдину и начальнику связи полковнику А. Н. Литвиненко поехать вместе со мной в Буховичи проверить наш командный пункт. Утро выдалось теплое. Путь пролегал по живописному берегу реки Мухавец. Яркое солнце делало заливные луга и зеленые рощи необыкновенно нарядными, праздничными. Тревожное настроение постепенно испарилось.

Командный пункт располагался в нескольких закопанных в землю деревянных бараках. Вызвав с узла связи по телеграфным проводам штаб округа, а потом штабы соединений и обменявшись с округом сигналами по радио, мы с удовлетворением отметили, что командный пункт готов для управления армией. Не было связи только с Пружанами. Связисты вышли на линию устранять повреждение, а мы сели в машину и выехали в Пружанский гарнизон. Хорошо отремонтированные к тому времени шоссейные дороги позволяли ездить на самой большой скорости.

В Пружанах мы прежде всего посетили старый аэродром. Командир истребительного полка майор Н. В. Акулин доложил:

— Два дня назад полк получил два новых самолета МиГ. Все остальные — устарелые истребители с пулеметным вооружением Бетонированная полоса еще не готова.

На мой вопрос, когда покинул аэродром штурмовой полк, Акулин ответил:

— По распоряжению округа штурмовой полк сегодня утром в полном составе перелетел на полевой аэродром в район Высокое. У них тоже есть новинка — получили пару самолетов Ил-два...

С аэродрома заглянули в 30-ю танковую дивизию. Встретивший нас начальник штаба дивизии полковник Н. Н. Болотов сообщил, что проволочная связь с Буховичами восстановлена. Вскоре приехал и командир дивизии полковник С. И. Богданов.

— Полки дивизии проводят к юго-западу от Пружан тактические учения, — доложил он. — Вернутся в Пружаны только завтра утром.

Мой заместитель и начальник связи армии возвратились из Пружан в Кобрин, а я с Богдановым поехал в район учений — к селению Поддубно. Лаже при поверхностном знакомстве с полком сразу бросалась в глаза слабость его подготовки. Подразделения действовали несогласованно, танки сбивались с курса и часто останавливались, чтобы уточнить свое местонахождение.

Когда полк вышел в район Тевли, я повернул на юг, к Кобрину. Продолжавший сопровождать меня полковник Богданов жаловался, что дивизия оснащена только устаревшими и сильно изношенными танками Половина из них может быть использована лишь в качестве учебных. Большинство имеет на вооружении 45 миллиметровые пушки, но у некоторых остались 38-миллиметровые пушки «Гочкиса» или только пулеметы.

— Бронебойных снарядов очень мало, — продолжал он. — В экипажах по одному — два бойца из запасных. Опытных танкистов при формировании дивизии поста вили на должности среднего комсостава, командиры танков стали командирами выводов, механики-водители — помощниками командиров рот по технической части Штабы полков еще два месяца назад были штабами батальонов.

— По вашему докладу можно сделан, вывод, что танковая дивизия стала слабее танковой бригады, из которой она развернулась, — заметил я.

— Между нами говоря, так оно и есть, — доверительно сказал Богданов. — Ведь если бутылку вина разбавить тремя бутылками воды, это будет уже не вино.

Под Кобрином я заглянул на в горой наш старый аэродром. Там командовал полком майор Сурин.

— Вчера на станции Тевли мы выгрузили из эшелона двадцать новых самолетов Як-один, — сообщил он приятную новость. — Сейчас приводим их в боевое состояние А летчики, умеющие летать на этих машинах, приедут завтра пассажирским поездом. Кроме новых самолетов, в полку имеется 60 истребителей «чайка».

Со старого я поехал на новый кобринский аэродром и застал там командира авиационной дивизии, а также командира района ПВО.

— Как видите, взлетно-посадочная полоса почти готова, — похвалился полковник Белов. — В ближайшие дни можно будет перебазировать сюда полк Сурина.

— Этому полку везет: получает и новый аэродром, и новую технику, и надежное прикрытие, — заметил я, глядя в сторону командира района ПВО.

Реакция последнего была совершенно неожиданной.

— Вам хорошо известно, — заговорил он с нескрываемым раздражением в голосе, — что у меня, как и в войсках четвертой армии, зенитные части находятся в окружном лагере да Минском. Ни штаб армии, ни штаб механизированного корпуса, ни авиацию, ни даже себя прикрыть с воздуха в районе Кобрина мне нечем.

— Но ведь округ обещал возвратить ваши зенитные дивизионы! — возмутился я.

«Обязательно нужно еще раз доложить об этом командующему», — подумал я и, разрешив с полковником Беловым ряд частных вопросов, поехал к себе в штаб. Прибыл туда к 4 часам дня. Из штаба округа, равно как и из войск, за время моею отсутствия никаких важных сообщений не поступало.

Вскоре возвратился из Бреста и командующий армией. Я доложил ему о результатах посещения командного пункта, а также танковой и авиационной дивизий. Однако на него мой доклад впечатления не произвел. Через минуту он с увлечением стал рассказывать о своей поездке:

— Большая часть времени у меня ушла сегодня на подготовку учения. Перед началом его покажем командному составу армии новую боевую технику: танки, артиллерию, минометы, стрелковое оружие. Ответственность за это дело я возложил на командира брестской танковой дивизии. К вечеру он должен доставить на полигон все необходимое для показа. Однако одному Пуганову будет трудно. Пошлите ему в помощь полковника Кабанова. Стрелковые и артиллерийские подразделения, участвующие в учениях, будут ночевать на полигоне в палатках.

— А в Бресте вы не были? — спросил я.

— Хотелось сегодня объехать все войска армии, — ответил Коробков. — С самого утра мной овладело какое-то беспокойство. С полигона направился именно в Брест, а там — прямо в крепость. Командиры дивизий и частей большого энтузиазма к завтрашнему выезду на учение не проявляют. Понять их нетрудно — замучились. По-прежнему от каждого стрелкового полка по одному—два батальона работают в пограничной зоне. Ночуют всю неделю в землянках и палатках, а тут мы еще воскресенья занимаем учениями да заседаниями всякими. Надо с этим кончать...

Командующий говорил сбивчиво и непоследовательно. Из его рассказа трудно было понять, что он считает важным, а что несущественным:

— Командиры расположенных в крепости частей показывали несколько новых наблюдательных вышек, построенных немцами за рекой. Уверяют, что по ночам слышен шум моторов. Сегодня опять несколько немецких самолетов летали над нашей территорией...

Я молча слушал его, лишь изредка задавая вопросы, которые могли бы помочь мне представить истинное положение на границе:

— Генерала Пузырева не видели?

— Встречал. Управление его сегодня на рассвете переместилось из Бреста в Высокое. Шоссейная дорога туда прекрасная, и я поехал посмотреть, хорошо ли устроился комендант. Нашел его у командира сорок девятой стрелковой дивизии. Пузырев доложил, что к нему пришли три специальных батальона из Мозырского укрепрайона, и он разместил их на Семятическом, Волчинском и Брестском участках. С батальонами налажена проволочная связь. Каждый из батальонных участков имеет четыре—шесть готовых дотов с вооружением и гарнизонами. Доты между собой и с войсками еще не связаны.

— Командир сорок девятой дивизии доносил, что у него на оборонительных работах занято по два батальона от каждого полка.

— Верно, по два, — подтвердил Коробков. — Два стрелковых полка дивизии целиком размещаются у границы на правом фланге армии, а один остался вместе со штабом дивизии в Высоком. Артиллерийские полки с Брестского полигона вернулись в дивизию. Командир дивизии утверждает, что на том берегу в окопах сидят немецкие части. Сегодня в район Высокого залетели немецкие самолеты, которые, по его мнению, безусловно, обнаружили перебазировавшийся сюда утром наш штурмовой авиационный полк. Полковник Васильев считает, что немцы накапливают силы для нападения, и прямо спросил меня, почему мы не принимаем никаких мер. — Прижал он вас к стенке, — сочувственно заметил я.

— Действительно, прижал, — признался Коробков. — А что я мог ответить ему?.. Посоветовал еще раз внимательно прочитать Заявление ТАСС.

— А известно ли вам, что штаб двадцать восьмого стрелкового корпуса после штабного учения остался на своем командном пункте в Жабинке и в Брест переходить пока не будет?

— Я это знал и поэтому из Высокого возвращался в Кобрин через Жабинку, думая застать там на командном пункте командира корпуса. В штабе все были на месте, а командир корпуса уехал в Брест...

Вскоре к нам присоединился член Военного совета дивизионный комиссар Шлыков. Он в свою очередь поделился впечатлениями о поездке на левый фланг армии — в 75-ю стрелковую дивизию. Положение в этой дивизии было примерно такое же, как и в 49-й. Два стрелковых полка размещались недалеко от границы, а один — со штабом дивизии. Командование дивизии зафиксировало ряд новых фактов, свидетельствовавших о выдвижении немецких войск к границе.

Подытожив результаты наших наблюдений, решили доложить о них командующему округом. Коробков стал вызывать Павлова к телефону, а мы разошлись по своим рабочим комнатам. Уходя, Шлыков сказал командарму, что он и начальник отдела политической пропаганды едут сейчас в Брест и, очевидно, заночуют там.

— При такой тревожной обстановке уезжать вам обоим не следовало бы, — нетвердо возразил Коробков.

— Завтра утром все равно надо ехать туда на учения, — ответил Шлыков, — Да и едем мы не в тыл, а ближе к границе...

К 18 часам я закончил неотложные дела в штабе и направился домой. Квартира наша находилась в трех сотнях шагов от штаба.

— Тебя давно уже ждет Таня, — встретила меня возле дома жена. — Хочет, чтобы сходил с нею на речку.

И мы отправились на прогулку к реке Мухавец, протекавшей недалеко от военного городка. Такие прогулки я совершал почти каждый вечер.

Возвратился обратно около восьми часов. На руках у меня сладко спала моя двухлетняя спутница, прижимая к груди букетик полевых цветов. У самого нашего дома я встретил командарма. Он только что вышел из штаба. Разговор с командующим округом у него не состоялся...

— А с генералом Климовских поговорил, высказал ему наши опасения, а он информировал меня, что и от других армий поступают аналогичные данные, — объявил Коробков. — В связи с этим разрешено назначенное на завтра опытное учение перенести на понедельник или вторник... В зависимости от обстановки. Распоряжение я уже отдал... Итак, о делах на время забудем. У меня есть одно приятное предложение: в восемь часов на открытой сцене Дома Красной Армии состоится представление артистов Белорусского театра оперетты — давайте посмотрим. Благо открытая сцена в сотне шагов.

— С удовольствием, — согласился я. — Надеюсь, спектакль минской оперетты будет не хуже, чем концерт артистов московской эстрады в Бресте, на который поехали Шлыков с Рожковым.

— Выдал! — засмеялся командующий. — А мне-то и невдомек, чего это они так рвутся в Брест...

Вечер 21 июня был для бойцов и командиров 4-й армии обычным субботним вечером: люди отдыхали, смотрели спектакли, кинофильмы, выступления коллективов художественной самодеятельности. А тем временем в другой 4-й армии — по ту сторону Буга — им готовили гибель. Начальник штаба 4-й немецкой армии генерал Блументритт позже с непревзойденным цинизмом писал: «Как мы предполагали, к вечеру 21 июня русские должны были понять, что происходит, по на другом берегу Буга, перед фронтом 4-й армии и 2-й танковой группы, то есть между Брестом и Ломжей, вес было тихо. Пограничная охрана русских вела себя как обычно. Вскоре после полуночи международный поезд Москва—Берлин беспрепятственно проследовал через Брест...»

С не меньшим удовольствием вспоминает о 21 июня 1941 года и генерал Гудериан, стремящийся в своих мемуарах изобразить себя этаким рыцарем без страха и упрека, противником варварских приемов войны.

«Тщательное наблюдение 21 июня за русскими, — пишет он, — убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе Брестской крепости, который просматривался с наблюдательного пункта, под звуки оркестра производился развод караулов. Береговые укрепления вдоль реки Буг не были заняты русскими войсками...»

Гудериан явно не понимает, что здесь он выглядит как главарь банды, нетерпеливо ожидающей наступления ночи, чтобы напасть на ничего не подозревающую жертву...

После 19 часов генерал Пуганов сообщил мне по телефону, что за рекой Мухавец, южнее Бреста, в деревне Пугачеве загорелся ближайший к границе дом, стоявший на возвышенности. И как бы в ответ на это пламя пожара осветило одно из селений за Бугом.

Я доложил об этом командующему армией, но никто из нас не угадал тогда, что это значит. А ведь это был, вероятно, сигнал засланным на нашу территорию диверсантам — призыв к действию и подтверждение о том, что вторжение состоится в назначенное время.

В 20 часов вечера мы с командующим и своими семьями пошли смотреть оперетту «Цыганский барон». Однако тревожная озабоченность и какое-то гнетущее чувство мешали полностью насладиться чудесное музыкой этой популярной оперетты. Особенно нервничал командующий армией. Его занимало отнюдь не развитие сюжета «Цыганского барона». То и дело он поворачивался ко мне и шепотом спрашивал:

— А не пойти ли нам в штаб?

Оперетту мы так и не досмотрели. Около 23 часов нас вызвал к телефону начальник штаба округа. Однако особых распоряжений мы не получили. О том же, что нужно быть наготове, мы и сами знали.

Командующий ограничился тем, что вызвал в штаб ответственных работников армейского управления.