Захаров М.В. Генеральный штаб в предвоенные годы
Герб СССР
о проекте|карта сайта|на главную

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ

 Как в природе, так и в государстве, легче изменить
сразу многое, чем что-то одно.

Фрэнсис Бэкон

взлет сверхдержавы

Глава 2.
Стратегическое руководство и военно-научная работа

Создание и совершенствование военно-научных органов. Развитие советской военной науки. Маневры, учения и игры, их роль в развитии военной теории.

В решении теоретических и практических задач, стоявших перед Красной Армией с первых дней победы Великой Октябрьской социалистической революции, немалую роль играло знание военной истории. К ней советские военные специалисты обращались для того, чтобы использовать все полезное в практике строительства новых по духу, целям и задачам вооруженных сил, чтобы более успешно вести борьбу с внутренней и внешней контрреволюцией.

Коммунистическая партия всегда обращала внимание командиров и политработников Красной Армии на необходимость изучения военной истории, одной из составных частей военной науки. Строительство Советских Вооруженных Сил, по определению В. И. Ленина, нельзя было осуществить без военной науки. Основные положения ее молодая Советская республика должна была, образно говоря, взять из голов военспецов старой армии и поставить на службу пролетариату. Однако этих заимствованных, не всегда исчерпывающих знаний было явно недостаточно для решения возникающих проблем ведения гражданской войны, строительства новой, рабоче-крестьянской армии. Необходимо было эти знания постоянно дополнять, расширять, учитывая опыт последних войн, роевых столкновений. Эти важнейшие задачи должна была решать военная история, военная наука в целом.

При этом военные историки, подчеркивал В. И. Ленин, должны были изучать опыт войн «не в смысле одного только объяснения прошлого, но и в смысле безбоязненного предвидения будущего и смелой практической деятельности, направленной к его осуществлению...»{34}.

Коммунистическая партия, учитывая суровые годы гражданской войны, создавала необходимые условия для решения указанных задач, для проведения военно-теоретических и исторических исследований, которые базировались бы на диалектическом и историческом материализме, его основных законах и категориях, что имело и продолжает иметь решающее значение.

Партия и правительство постоянно заботились о развитии военно-исторической науки. По их указанию создавались соответствующие органы и учреждения, подбирались и готовились кадры военных историков, принимались меры к созданию материальной и документальной базы, необходимой для целеустремленной творческой работы.

Военно-исторические органы, создаваемые постепенно в процессе строительства военного аппарата Красной Армии и Флота, призваны были решать насущные задачи теоретического обобщения опыта минувших войн, раскрывать закономерности развития военного искусства, обогащать командные кадры знаниями, необходимыми в практике обучения и воспитания войск.

Первым военно-историческим органом Красной Армии была так называемая военно-историческая часть, образованная 8 мая 1918 года в составе Оперативного управления Всероссийского главного штаба. Однако штаб, занятый большой организационной работой, был не в состоянии успешно изучать опыт еще продолжавшейся гражданской войны. Поэтому 13 ноября 1918 года вместо расформированной военно-исторической части был создан военно-исторический отдел. Но и этот отдел (в нем было 29 человек), как и весь Всероссийский главный штаб, был занят текущими делами и также не смог сыграть отводимой ему роли.

Военный руководитель Высшего военного совета М. Д. Бонч-Бруевич еще 4 августа 1918 года в докладной записке Высшему военному совету писал, что без разработки научных трудов по истории мировой войны невозможно использовать ее опыт, знакомить молодых командиров Красной Армии с современным состоянием военного искусства. Исходя из этого, он предложил образовать военно-историческую комиссию и поручить ей создать краткий стратегический обзор мировой войны{35}.

На основании этих предложений 13 августа 1918 года Наркомвоен с ведома Советского правительства и В. И. Ленина учредил военно-историческую комиссию из 94 человек. Организационно она состояла из председателя комиссии, редакционной коллегии, ученой части (оперативная, политическая, военно-морская секции и секция по подготовке к войне и военному искусству), насчитывавшей 40 человек, а также техническо-административной части (административно-издательское, два архивных и хозяйственное отделения).

Первоначально комиссия функционировала при военно-исторической части и военно-историческом отделе Всероссийского главного штаба, с 15 апреля 1921 года находилась при Реввоенсовете Республики, а 30 апреля того же года вошла в состав вновь образованного Штаба РККА и подчинялась непосредственно первому помощнику начальника штаба.

Военно-историческая комиссия являлась основным, ведущим центральным научным учреждением, занимавшимся изучением военной истории. Ее председателем в 1918–1923 годах был А. А. Свечин, а в 1923–1924 годах — В. А. Антонов-Овсеенко.

Большой вклад в исследование военно-исторических проблем внесли Академия Генерального штаба и созданное при ней в конце 1920 года Военно-научное общество (ВНО). Широко развернулась военно-историческая работа и в войсках, где информационно-исторические отделения фронтов (округов) и отдельных армий собирали и систематизировали документальные материалы, составляли описание боев и операций, создавали истории соединений и частей. Упорядочивалась работа военных архивов, документы которых служили исходным материалом для проведения научных исследований.

В годы гражданской войны, да и после нее, не хватало историков, овладевших марксистской теорией, а для их подготовки требовалось время. Поэтому и к военно-исторической работе пришлось привлекать специалистов старой русской армии, имевших большой практический опыт и необходимые специальные знания. Так, в военно-исторической комиссии работали перешедшие на сторону Советской власти бывшие генералы М. Д. Бонч-Бруевич, А. М. Зайончковский, Е. И. Мартынов, А. А. Незнамов, Д. П. Парский, А. А. Свечин, А. Е. Снесарев, Н. А. Сулейман и другие. Некоторое время ее членом был А. А. Брусилов.

Наряду с этим уделялось внимание подготовке новых кадров военных историков из числа выпускников военных академий. Молодое поколение историков группировалось главным образом вокруг ВНО.

Большое влияние на процесс становления вновь создаваемой советской военной исторической науки, на ее обогащение оказывали марксистско-ленинское учение о войне и армии, марксистский диалектический метод анализа событий.

Среди военно-исторических работ того времени выделяется трехтомный труд А. А. Свечина «История военного искусства», вышедший в свет в 1922 году. Ценность его состояла в том, что автор выступал против утилитарного подхода к изучению истории военного искусства. По мнению Свечина, эта область науки, являясь неотъемлемой составной частью высшего военного образования, призвана расширять кругозор советских военных кадров, вооружать их знаниями, раскрывающими закономерности развития военного искусства, развивать способность к самостоятельному мышлению. В труде подчеркивалось, что история военного искусства «вскрывает нам до корней в своих основах существо всех современных требований стратегии, тактики, администрации и вместо рабства перед догмой дает нам господство надпей. Она показывает, установив причинную связь между развитием государства в целом и эволюцией военного искусства, как многообразно в различных условиях решались основные военные вопросы. Она позволяет познать, какими причинами вызывается современная их подготовка, и подготавливает нас учитывать требования экономической и политической жизни к военному делу»{36}. Страстно защищая необходимость военно-исторического образования для военных специалистов, автор писал: «Только глубокое знакомство с историей военного искусства позволяет серьезно отнестись к истории гражданской войны, охватить масштабы явлений и классифицировать их, сделать из них выводы, которые могут пригодиться и на завтрашний день, только глубокое знакомство с историей военного искусства избавит нас от поверхностных суждений о Красной Армии и позволит понять ее достоинства и недостатки»{37}.

Труд А. А. Свечина «История военного искусства» был шагом вперед по сравнению с произведениями русских дворянских и буржуазных историков. Однако он не давал истолкования событий и фактов военной истории с позиций марксистско-ленинского учения о войне и армии, за что в свое время был подвергнут критике, правда, не всегда справедливой.

Мне не раз приходилось слушать лекции профессора А. А. Свечина, которые он читал в Военных академиях имени М. В. Фрунзе и Генерального штаба. Они приви* вали любовь к военной истории, расширяли диапазон внаний, повышали общую культуру и, что особенно важно, побуждали слушателей к творческой мысли, критическому подходу к историческим явлениям.

Несмотря на трудности военного времени, запущенность архивного делопроизводства, военно-историческая комиссия завершила подготовку труда «Краткий стратегический очерк войны 1914–1918 гг.». Она также разработала и издала в нескольких частях «Стратегический очерк войны 1914–1918 гг.», освещающий ход мировой войны на европейском театре. И хотя этот труд раскрывал лишь оперативную сторону военных действий, не затрагивая ни политических, ни экономических вопросов, тем не менее он дал обобщенный опыт войны, сыграл положительную роль в развитии военной истории.

Одновременно комиссией разрабатывались монографии с обстоятельными выводами по отдельным проблемам войны, исследовался опыт вооруженной борьбы Красной Армии в гражданской войне.

В соединениях Красной Армии приказом Полевого штаба РВС вводились журналы боевых действий. Работники войсковых штабов создавали описания наиболее важных боев и сражений. Но научная работа находилась еще в стадии становления; по-настоящему военно-исторические органы могли заняться изучением опыта войны лишь после ее окончания.

21 февраля 1923 года Реввоенсовет Республики предписал фронтам, округам и отдельным армиям собрать и направить в военно-историческую комиссию все печатные и рукописные материалы, относящиеся к истории Красной Армии и гражданской войны{38}. Вскоре комиссией были подготовлены к печати три тома сборника «Гражданская война. Материалы по истории Красной Армии». В последующем этот труд явился основой для более глубокого и всестороннего исследования опыта вооруженной борьбы первого в мире социалистического государства, для создания фундаментальных монографий по гражданской войне{39}.

С каждым годом возрастали выпуск и качество военно-исторической литературы, особенно обобщающего характера. Еще шире развернулась научная работа в войсках. В частях и соединениях составлялись справки и памятки, в которых освещалась боевая деятельность войск в годы гражданской войны, создавались очерки по истории полков и дивизий; эти труды имели большое воспитательное значение.

В исторической работе активное участие принимали виднейшие военачальники Красной Армии М. В. Фрунзе, С. С. Каменев, М. Н. Тухачевский, Б. М. Шапошников, С. И. Гусев, Р. К. Берзин, Н. И. Подвойский и другие. Они как бы задавали тон, прививали вкус к научно-исследовательской работе командному и начальствующему составу армии и флота.

Литература по вопросам военной истории пользовалась большой популярностью и спросом в войсках. Военные читатели внимательно следили за изданием книг, направляли в военно-историческую комиссию различные пожелания, просили быстрее создавать труды, необходимые для решения задач боевой и политической подготовки войск.

Таким образом, несмотря на трудные условия 1917–1923 годов, в Красной Армии осуществлялись большие мероприятия, направленные на развитие советской военно-исторической науки. Создавались необходимые научные органы, упорядочивалось архивное дело, готовились кадры историков. Было положено начало изучению истории минувшей войны и обобщению опыта боевой деятельности Красной Армии. Все это послужило основой для перехода к новому, более высокому этапу развития советской военно-исторической мысли, способной решать проблемы строительства вооруженных сил и их применения в случае войны.

Учитывая важность исторического опыта в практике обучения и воспитания войск, а также в исследовании проблем будущей войны, с 1924 года руководство военно-исторической работой сосредоточивается непосредственно в Штабе РККА. С этой целью военно-историческая комиссия Реввоенсовета СССР была упразднена и на ее основе 15 апреля 1924 года вновь учреждается военно-исторический отдел Штаба РККА. Его возглавил молодой советский военный историк В. А. Медиков, а учрежденные в составе отдела две части (по гражданской войне и первой мировой войне) — соответственно Н. Е. Какурин и П. В. Черкасов{40}.

Перед военно-историческим отделом стояли следующие задачи:

— всесторонне, то есть в тесной связи с экономической и политической обстановкой, исследовать и обобщить опыт гражданской и мировой войн с целью выработать единые взгляды, формы и методы обучения и боевого использования войск;

— используя архивные материалы, создать монографии о наиболее поучительных операциях и очерки о тактических действиях войсковых соединений{41}.

Руководствуясь этими задачами, В. А. Меликов, выступая на заседании ученой коллегии 5 мая 1924 года, подчеркнул, что военно-историческому отделу необходимо сосредоточить внимание «на исследовательских работах, монографиях, строго разработанных по архивным материалам». Вместе с тем он отметил, что целесообразно «дополнить и переработать изданные очерки по мировой войне, отметив политические моменты, влиявшие на ход военных действий, а также приступить к составлению стратегических очерков по гражданской войне, описав в первую очередь западные пограничные фронты».

Для объединения всей военно-научной работы в Красной Армии, согласованности в деятельности военно-исторического отдела с военно-научным отделом Высшего военного редакционного совета, ведавшего изучением военно-стратегической литературы, и главной уставной редакцией, занимавшейся разработкой уставов, помощник начальника Штаба РККА М. Н. Тухачевский предложил образовать в составе Штаба РККА Управление по исследованию и использованию опыта войн. В докладной записке Реввоенсовету СССР от 15 января 1925 года он писал: «...непонятным является то обстоятельство, что военная история и выводы из нее даются штабом, а теоретические обобщения производятся от него совершенно оторванно. С другой стороны, совершенно непонятно, почему теоретическая разработка вопросов вождения войск (стратегия и тактика)... оторвана и неувязана с разработкой этих вопросов в уставном порядке. Точно так же непонятным является, почему уставы оторваны от военно-исторической работы, которая дает необходимые предпосылки и для этого дела»{42}.

После двух обсуждений этой записки на заседаниях Президиума Реввоенсовета СССР и согласования с Политуправлением РККА 10 февраля 1925 года М. В. Фрунзе подписал приказ о создании Управления по исследованию и использованию опыта войн, состоящего из трех отделов (военно-исторического, военно-научного, уставного) и библиотечной части, включавшей московское и ленинградское отделения Объединенной библиотеки РККА и библиотеку Председателя РВС СССР. Всего в управлении было 39 человек, а с 1 ноября 1925 года в связи с включением в управление и Музея РККА его состав увеличился на десять человек. Начальником управления был назначен активный участник гражданской войны Л. Я. Лапин, а его помощником — В. А. Меликов; последний с ноября 1925 года стал начальником этого управления.

Согласно положению Управление по исследованию и использованию опыта войн являлось военно-научным учреждением центрального аппарата Наркомвоенмора и находилось в ведении начальника Штаба РККА. Оно руководило всей военно-научной работой в Красной Армии, а это позволяло Штабу РККА координировать и направлять усилия военных историков и теоретиков, тесно увязывать проводимые ими исследования с повседневными запросами войск. В связи с этим управление должно было решать следующие задачи:

— исследовать и учитывать опыт мировой и гражданской войн;

— проводить теоретические изыскания по вопросам стратегии и тактики;

— создавать военно-научные труды, содействующие военно-научной подготовке командного и политического состава армии;

— разрабатывать уставы и наставления и другие труды по различным отраслям военных знаний{43}.

Для выполнения столь сложных творческих задач сотрудников в управлении было явно недостаточно, поэтому для научной работы пришлось временно привлекать опытных авторов, которые в последующем включались в штат управления.

При очередной реорганизации центрального аппарата Народного комиссариата по военным и морским делам, проведенной в июле 1926 года, вместо Управления по исследованию опыта войн в составе Штаба РККА был создан научно-уставной отдел, деятельность которого фактически сводилась к созданию уставов, хотя в инструкции Штаба РККА и говорилось, что «параллельно с уставной работой и в самой тесной связи с ней должна вестись работа по выпуску трудов военно-научного и военно-исторического характера, дающих возможность использовать весь ценный опыт мировой и гражданской войн и вложить его как основу в наши боевые уставы».

Новый отдел, используя исторический опыт практики строительства, боевой и политической подготовки вооруженных сил, обеспечил быструю разработку уставов и наставлений, крайне необходимых для обучения и воспитания войск. Однако такое одностороннее использование военных историков, только на уставной работе, привело к сужению тематики исследований не только в области военной истории, но и теории военного дела, на что обратил внимание в 1928 году новый начальник Штаба РККА Б. М. Шапошников. В докладной записке Реввоенсовету СССР 13 июля 1928 года он писал: «Современное состояние военно-научной и военно-исторической работы в РККА характеризуется чрезвычайно замедленным ее темпом. Выходящие в свет издания этого вида военной литературы не объединены каким-либо общим единым планом и в большинстве случаев носят либо случайный, спорадический характер, либо приурочиваются к отдельным запросам заинтересованных учреждений (академий) «{44}. В неудовлетворительном состоянии, отмечал он далее, находится издание трудов по истории мировой и гражданской войн; если в СССР военно-исторические труды составляют 1,8 процента от общего объема военной литературы, то в зарубежных странах их процент сравнительно высок, в частности во Франции — 29,8, в Германии — 28,2, в Польше — 17,8 процента{45}.

Выйти из этого затруднительного положения, считал Б. М. Шапошников, можно лишь при наличии в Штабе РККА штатного военно-исторического органа.

Выступивший по этому же поводу профессор А. И. Верховский предлагал создать даже научно-исследовательский институт при Штабе РККА{46}.

3 февраля 1932 года в результате детального обсуждения данного вопроса в Реввоенсовете СССР в составе Штаба РККА был восстановлен и начал свою деятельность военно-исторический отдел. По предложению Штаба РККА Реввоенсовет СССР утвердил план написания многотомной истории первой мировой войны, истории гражданской войны и трехтомника истории войн и военного искусства. Эти меры положительно сказались не только на изучении проблем военной истории, но и на развитии советской военной теории.

С переименованием в 1935 году Штаба РККА в Генеральный штаб военно-исторический отдел стал именоваться научным военно-историческим отделом. Этим подчеркивалась его роль как научного органа не только в обобщении опыта минувших войн, но и в обеспечении разработки проблем военной теории. В 1935–1936 годах под руководством отдела были выпущены три номера «Военно-исторического бюллетеня». С августа 1939 года по решению ЦК партии началось издание «Военно-исторического журнала» — ежемесячного научного органа НКО, а с января 1941 года — Генерального штаба РККА. Журнал освещал вопросы истории войн, военного искусства и международных отношений, он сыграл большую роль в разработке ряда важнейших научных проблем и в пропаганде военно-исторических знаний. С началом Великой Отечественной войны «Военно-исторический журнал» был слит с журналом «Военная мысль».

В межвоенный период выросли и окрепли кадры военных историков. Среди них плодотворно работали представители старшего поколения Е. З. Барсуков, А. М. Зайончковский, А. К. Коленковский, Н. Г. Корсун, В. Ф. Новицкий, Ф. Е. Огородников, А. А. Свечин. Весомый вклад в науку внесли историки, сформировавшиеся в советское время, в частности М. А. Галактионов, В. А. Медиков, Е. Л. Разин, Н. А. Таленский и другие.

Сравнительно хорошо организованная военно-историческая работа обеспечила создание многих теоретических трудов по военному искусству, которые разрабатывались с учетом изменений, происходивших в армии в связи с ее реорганизацией и перевооружением на базе новой техники.

Основные усилия военных историков были направлены на исследование опыта военного искусства гражданской войны, имевшего практическое значение для армии и флота.

Огромная заслуга в этом принадлежит М. В. Фрунзе. В статье «Единая военная доктрина и Красная Армия», опубликованной впервые в журнале «Армия и революция» (№ 1, июль 1921 года), М. В. Фрунзе поставил исключительно важную в тот период задачу, связанную с необходимостью обобщать опыт первой мировой и гражданской войн и разработать с учетом этого опыта с позиций марксизма-ленинизма единую систему взглядов по основным вопросам ведения войны и военного строительства социалистического государства{47}.

В докладе «Ленин и Красная Армия», прочитанном на заседании Военной академии РККА, М. В. Фрунзе, характеризуя Владимира Ильича как гениального политического стратега, с исключительной глубиной показал его роль в дальнейшем развитии марксизма, в разработке стратегии и тактики пролетарской революции, в руководстве вооруженной борьбой пролетариата в 1905 и 1917 годах, в решении задач строительства социалистического государства на различных этапах его развития. На конкретных исторических примерах М. В. Фрунзе раскрыл, как В. И. Ленин, сообразуясь с оценкой текущего момента, подходил к историческим явлениям и в связи а этим принимал соответствующие решения, широко использовал основные положения стратегии и тактики в революционной борьбе, как он на том или ином ее этапе менял тактику в зависимости от стратегических целей.

И далее он подчеркивал: «Поэтому-то в силу той связи, которую я отметил, связи, существующей между областью военной деятельности и областью деятельности политической, связи, которая особенно наглядна в переживаемую нами эпоху революционной пролетарской диктатуры, нам и важно до самого основания, до самой глубины быть знакомыми с сущностью ленинизма — этой «стратегией» и «тактикой» пролетарской борьбы»{48}.

Это выступление было программным для начальствующего состава Красной Армии. Марксизм, говорил М. В. Фрунзе в своей речи на торжественном заседании в честь шестилетия Военной академии РККА, должен стать «методом руководства во всех областях военно-научного знания»{49}.

Все труды и выступления М. В. Фрунзе, касающиеся проблем строительства Красной Армии, военной теории и идеологии, отличались глубоким историческим анализом. О незаурядных способностях М. В. Фрунзе как историка свидетельствует его монография «Европейские цивилизаторы и Марокко», в которой исследованы национально-освободительное движение колониальных народов и опыт применения современных средств борьбы{50}.

Большим знатоком истории, активным пропагандистом ее был Б. М. Шапошников. Его отношение к военной истории характеризует следующий пример. 22 октября 1930 года начальник Штаба РККА Б. М. Шапошников на заседании РВС СССР сделал доклад «Об итогах боевой подготовки РККА и Флота за 1929/30 год и об учебных целях на 1931 год». Выступавший в прениях начальник Управления военно-учебных заведений А. И. Тодорский, критиковавшийся в докладе за слабую практическую подготовку командных кадров в военно-учебных заведениях, бросил Б. М. Шапошникову упрек, что он в своих примерах, углубившись в историческое прошлое, не отметил опыт курсантов, хорошо показавших себя в боях с врагом на КВЖД в 1929 году. В заключительном слове Б. М. Шапошников ответил Тодорскому: «Здесь мне был брошен упрек, что я очень люблю заниматься историческими далями. Я с удовольствием этот упрек принимаю, ибо давным-давно хорошо известно, что история — одна из тех основ, на которой строится и настоящая и будущая жизнь путем соответствующего прогноза»{51}.

Б. М. Шапошников был одним из первых исследователей, который в своих исторических и теоретических трудах широко пользовался марксистской методологией, постоянно обращался к произведениям К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина, о чем свидетельствует, в частности, его фундаментальное исследование о Генеральном штабе — трехтомная монография «Мозг армии».

Одним из первых советских военных ученых, глубоко исследовавших опыт минувших войн, был В. К. Триандафиллов, возглавлявший тогда Оперативное управление Штаба РККА. Мне приходилось слушать его выступления и лекции в Военной академии имени М. В. Фрунзе, работать под его руководством, с большим интересом читать его оперативно-стратегические очерки по гражданской войне и другие работы. Легко оперируя историческими фактами и хорошо владея марксистско-ленинской методологией, руководствоваться которой он рекомендовал во всех областях военно-научных знаний, В. К. Триандафиллов глубоко анализировал опыт минувшей войны, умело делал обобщения и соответствующие выводы для теории и практики военного дела построенного периода.

Среди значительного количества содержательных и фундаментальных монографий заметный след в развитии военной истории оставило трехтомное научное исследование «Гражданская война 1918–1921 гг.», изданное под редакцией А. С. Бубнова, С. С. Каменева, М. Н. Тухачевского и Р. П. Эйдемана к 10-летию Красной Армии. Этот труд всесторонне освещал военную историю гражданской войны. В его первом томе изложены отдельные наиболее характерные эпизоды боев и операций, во втором — важнейшие вопросы военного искусства, в третьем дан оперативно-стратегический обзор боевых действий Красной Армии.

Огромное влияние на развитие советской военной науки, и в частности военной истории, оказали постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О преподавании гражданской истории в школах СССР» от 16 мая 1934 года и 26 января 1936 года. В этих постановлениях внимание историков было обращено на преодоление схематизма, на более глубокое изучение событий и фактов на базе марксизма-ленинизма. В тот период продолжалась острая борьба с троцкизмом, пытавшимся игнорировать марксизм-ленинизм вообще, взгляды Маркса и Ленина на войну в частности.

Руководствуясь постановлениями партии и правительства, военные историки значительно расширили тематику военно-исторических исследований, обратив особое внимание на изучение героического военного прошлого нашей Родины, в частности в борьбе против немецких рыцарей, монголо-татарского ига, армий Наполеона и др. В издаваемых трудах они стали глубже раскрывать решающую роль народных масс в защите национальной независимости своей страны, деятельность выдающихся русских полководцев и флотоводцев. Значительно шире стали освещаться вопросы всеобщей военной истории. Увеличился выпуск научно-популярной исторической литературы, рассчитанной на массового читателя.

В советской военно-исторической литературе, изданной в конце 30-х годов, был освещен опыт итало-абиссинской войны (1935–1936 гг.), национально-освободительной войны испанского народа (1936–1939 гг.) и освободительной войны китайского народа против японских захватчиков (1937–1941 гг.).

С осени 1939 года советские историки приступили к изучению начавшейся второй мировой войны, а вскоре издали труды, в которых вскрывался характер этой войны, освещался ход вооруженной борьбы, обобщалось развитие военного искусства. Среди этих книг следует отметить труды Г. С. Иссерсона «Новые формы борьбы (опыт исследования современных войн)» и И. Лемена «Вторая империалистическая война началась».

К 1939 году сотрудники военно-исторического отдела написали и подготовили к изданию предусмотренные планом Генерального штаба шесть томов истории первой мировой войны, восемь томов истории гражданской войны и три тома истории войн и военного искусства{52}.

В 1938–1940 годах отдел разработал и выпустил в свет сборники документов по Варшавско-Ивангородской, Восточно-Прусской, Горлицкой операциям. Были подготовлены к изданию документы по Виленской операции, Брусиловскому прорыву, написан учебник военной истории, закончена рукопись пятитомной истории 1-й Конной армии, переведены на русский язык десять томов немецкого рейхсархива, шесть томов французского отчета о первой мировой войне, составлены документальные справочники по первой мировой и гражданской войнам, подготовлен ряд других материалов{53}.

Наряду с историческими исследованиями неослабное внимание уделялось разработке взглядов и прогнозов на характер будущей вооруженной борьбы. Заслуга в этом по праву принадлежит Генеральному штабу, о чем свидетельствует созданная им рукопись трехтомной «Истории войн и военного искусства». В частности, во второй части третьего тома этого труда говорится следующее: «Грядущая мировая империалистическая война будет не только войной механизированной, во время которой будут использованы громадные количества материальных ресурсов, но вместе с тем войной, которая охватит миллионные массы и большинство населения воюющих сторон. Границы между фронтом и тылом будут все более и более стираться»{54}.

Основываясь на опыте войн в Испании и Китае, авторы подчеркивают, что «основной характерной чертой современных войн является внезапность нападения, война начинается неожиданно, без объявления войны. Система дипломатических нот и переговоров заменяется системой внезапных налетов авиации и мотомехвойск»{55}. Это положение подкрепляется высказыванием высших военных кругов некоторых стран Западной Европы, и в частности взглядами французского военного командования, по мнению которого «война начнется внезапно всеми приемами и способами с целью уничтожить первый эшелон вооруженных сил противника, дезорганизовать его мобилизацию и разрушить жизненные центры его мощи»{56}. К таким приемам ведения войны в то время готовились и милитаристы Германии, которые заявляли: «Стратегия завтрашнего дня должна будет стремиться к сосредоточению всех имеющихся в ее распоряжении сил на первые же дни военных действий». И далее: «... нужно, чтобы эффект неожиданности был столь ошеломляющим, чтобы противник был лишен возможности организовать свою оборону»{57}.

Уроки событий 1938 года показали, что мобилизация современных капиталистических армий проводится скрытно и очень быстро. В период раздела Чехословакии немецкая и польская армии отмобилизовали большое количество соединений под видом сбора резервистов на переподготовку, а в Германии, кроме того, под предлогом сборов фашистских организаций.

Второй отличительной чертой современной войны, как отмечается в труде, является ее маневренность. Сплошные фронты будут исключением, что позволит наносить удар по флангу и тылу противника. Таким образом, будущая война представлялась войной подвижной, с прерывчатым фронтом и открытыми флангами. Вместе о тем, исходя из опыта войны в Испании, в труде высказывается мысль о том, что в ряде случаев сплошные фронты могут быть созданы и их придется прорывать.

Анализируя взгляды империалистических государств на характер подготовки и ведения современной войны, авторы труда резюмируют, что армии агрессоров будут стремиться достигнуть основной цели войны возможно быстрее, то есть молниеносно, так как затяжная война ведет к подрыву экономических и политических устоев этих стран. Однако опыт войн в Испании и Китае показывает, что современные войны могут быть и затяжными.

В труде подчеркивается, что капиталистические государства для обеспечения внезапности нападения будут проводить мобилизацию вооруженных сил и промышленности без объявления общей мобилизации и объявления войны, постепенно и замаскированно, под видом различных учебных сборов, тревог и опытных мобилизаций. Следовательно, трудящиеся массы будут поставлены перед совершившимся фактом войны, которая начнется без формального объявления, внезапным и мощным нападением сил агрессора.

Внезапность нападения, отмечают авторы, является одной из характерных и ярко выраженных черт доктрины германского фашизма, предусматривавшего неожиданными ударами крупных моторизованных «армий вторжения» и авиации захватить противника врасплох, сорвать его мобилизацию и обеспечить тем самым развертывание главных сил своей отмобилизованной армии. Военно-фашистские организации, созданные по военному образцу, должны были способствовать скрытной и быстрой отмобилизации «армий вторжения». Подготовка промышленности для работы на оборону в мирное время позволяет быстро переключить экономику страны на нужды войны.

Таким образом, современная империалистическая война, в которой техника сыграет очень большую роль, говорится в труде, начнется неожиданно: система дипломатических нот периода мировой войны будет отброшена. Целью отдельного сражения может быть не только уничтожение живой силы, но также разрушение крупных политических и экономических центров страны, портов, морских баз и т. д. Добиться конечной цели войны в одном сражении или во фронтовой операции невозможно: потребуется целый ряд операций. Решающим видом боевых действий будет наступление, в котором богато оснащенные техникой армии будут продвигаться вперед могучими скачками, развивающимися гораздо быстрее, и на большую глубину, чем это было в первую мировую войну.

Из беглого изложения основных положений труда видно, что Генеральный штаб всегда держал в поле зрения все изменения в теоретических взглядах и боевой практике капиталистических государств, их официальные доктрины, тщательно изучал и анализировал их.

Учитывая эти изменения и используя опыт локальных войн, Генеральный штаб постоянно вносил поправки, производил переоценку некоторых важных положений, вытекающих из советской военной доктрины, и, следовательно, стремился держать советскую военную науку на уровне современных требований, а вооруженные силы — в высокой мобилизационной готовности.

После победы Великой Октябрьской социалистической революции Коммунистической партии и Советскому правительству необходимо было не только организовать новые вооруженные силы, которые по своему классовому составу и идеологической подготовке соответствовали бы целям пролетарской революции и были бы способны защищать Советское государство, но и разработать принципиально новые теоретические основы строительства армии, ее боевой подготовки, воспитания и ведения боевых действий. Эти трудные задачи решались Центральным Комитетом партии во главе с В. И. Лениным не сразу, а в ходе всей гражданской войны, на ее опыте и в соответствии с насущными потребностями обстановки. По-новому встали тогда не только организационные вопросы строительства Советских Вооруженных Сил. Руководство боевыми действиями требовало не меньшего внимания. На способах и формах ведения вооруженной борьбы сказывались особенности военно-политической обстановки, комплектования, снабжения, ограниченные материальные возможности Красной Армии, недостаток в опытном командном составе, невысокий уровень боевой подготовки войск и многое, многое другое. Таким образом, в огне войны надо было не только создавать Советские Вооруженные Силы, но и вырабатывать основы советского военного искусства.

В ходе гражданской войны полностью подтвердились и получили свое дальнейшее развитие важнейшие теоретические положения, разработанные В. И. Лениным еще до Октября, о природе и характере современной войны и факторах, обеспечивающих победу в войне. Творчески развивая учение Маркса и Энгельса о войне и армии, В. И. Ленин вскрыл ряд важных особенностей современных войн.

Исходным моментом марксистско-ленинского учения о войне и армии является ленинское положение о социально-политической сущности войны и ее классовой природе. В. И. Ленин углубил понимание известной формулы Клаузевица: война — продолжение политики насильственными средствами. Война, по его взглядам, есть продолжение не только внешней, но и внутренней политики государств, обусловленной их социальным строем и классовыми интересами. Этим определяется место и роль политики и стратегии в войне, в ее подготовке и руководстве ею. Политика не только ставит цель войны, но и руководит войной на всем ее протяжении. Военная стратегия призвана посредством вооруженных сил добиваться поставленных политических целей.

Но, как показал исторический опыт, войны не ограничиваются вооруженной борьбой. Они охватывают все области деятельности государства. В том или ином виде в войне участвуют широкие массы населения. Борьба ведется и в области экономики, дипломатии, идеологии и т. д. Очевидно, что только объединение в одном органе руководства всей деятельностью государства в ходе войны даст возможность вести ее наиболее успешно (Совет рабочей и крестьянской обороны в Гражданской войне, Государственный Комитет Обороны в Великой Отечественной войне).

Практически это единство руководства войной было осуществлено Центральным Комитетом партии во главе с В. И. Лениным в годы гражданской войны и ЦК ВКП(б) в Великой Отечественной войне. Еще в 1918 году ЦК партии установил, что вся «политика военного ведомства, как и всех других ведомств и учреждений, ведется на точном основании общих директив, даваемых партией в лице ее Центрального Комитета и под его непосредственным контролем»{58}. Это положение о руководящей роли партии в военном строительстве армии и ее боевой деятельности, имевшее первостепенное значение для достижения победы, стало одним из важнейших принципов советской военной науки.

Последующий многолетний опыт строительства Советских Вооруженных Сил и руководства их боевыми действиями полностью подтвердил правильность этого положения, что основой основ военного строительства является руководство Коммунистической партии Вооруженными Силами, усиление роли и влияния партийных организаций в армии и на флоте.

Марксизм-ленинизм рассматривает не только социально-политическую сущность войны, но и то, что отличает войну от других форм борьбы. В. И. Ленин писал: «...вооруженное восстание есть особый вид политической борьбы, подчиненный особым законам, в которые надо внимательно вдуматься. Замечательно рельефно выразил эту истину Карл Маркс, писавший, что вооруженное «восстание, как и война, есть искусство»{59}. Изучению и овладению этим искусством Коммунистическая партия всегда придавала большое значение. Еще в 1905 году В. И. Ленин указывал, что «ни один социал-демократ, знакомый хоть сколько-нибудь с историей, учившийся у великого знатока этого дела Энгельса, не сомневался никогда в громадном значении военных знаний, в громадной важности военной техники и военной организации, как орудия, которым пользуются массы народа и классы народа для решения великих исторических столкновений»{60}.

И в дальнейшем В. И. Ленин неоднократно возвращался к этой теме, подчеркивал необходимость использовать после критической переработки опыт и военную науку прошлого.

В этой связи одной из важнейших проблем стало использование военных специалистов старой армии в интересах Красной Армии. Старая интеллигенция, с одной стороны, была носителем достижений и опыта буржуазной науки, а с другой — обременена мелкобуржуазным мировоззрением и консерватизмом, созданными воспитанием и всем прошлым укладом жизни. А в Советских Вооруженных Силах роль руководителя, командира особенно ответственна. Следовательно, проблема создания подготовленных и опытных офицерских кадров стала исключительно важной.

Необходимо отметить, что против использования военных специалистов, их военных знаний и боевого опыта, накануне VIII съезда РКП (б) и в ходе его выступала так называемая «военная оппозиция». Преодоление этой оппозиции создало необходимые основы для укрепления обороноспособности армии, ее строительства и успешной боевой деятельности. Решения VIII съезда партии по военному вопросу сыграли в этом отношении важную роль. В основу их были положены ленинские указания о том, что наша армия должна быть обучена, вооружена и организована по последнему слову военной науки и техники. Только в этих условиях она сможет выполнить свои задачи по защите социалистического Отечества.

Придавая огромное значение научному подходу в решении стоявших перед партией задач во всех областях строительства Советского государства, в том числе и военной, В. И. Ленин требовал от военных работников, чтобы они по-настоящему учились военному делу и всемерно повышали качество военного руководства. Вместе с развитием военного дела возрастает и роль науки в нем, усложняются и совершенствуются методы руководства. И только те военные руководители способны успешно решать свои задачи, которые будут обладать прочными военными знаниями, широким кругозором и правильно применять марксистско-ленинский диалектический метод.

Эти ленинские высказывания, записанные в решениях VIII съезда партии, были положены в основу строительства нашей армии, подготовки ее кадров и развития советской военно-теоретической мысли.

Определяя характер и сущность военного искусства, Энгельс, а вслед за ним Ленин указывали, что способы ведения войны меняются и зависят от уровня производства, развития техники. Каждой эпохе соответствуют свое военное искусство, свои способы ведения войны, но в ее пределах не может быть единой стратегии, общей для всех стран и народов. Стратегия определяется политикой, она конкретна и зависит от уровня экономики данного государства, его социального строя, географического положения, состояния вооруженных сил, населения и материальных возможностей. Стратегия должна учитывать эти же факторы и при оценке вероятных противников. Советское военное искусство в своем развитии всегда строго руководствовалось этими основными положениями марксизма-ленинизма о войне и армии.

В годы гражданской войны молодая Советская республика имела слабую экономическую базу. В армии отсутствовали новые военно-технические средства, не хватало подготовленного командного состава, оружия, боеприпасов, снаряжения и продовольствия. В условиях разрухи, голода и холода советские войска испытывали огромные трудности, обучались на полях сражений, на опыте успешных боев и неудач. Вместе с тем революционный энтузиазм трудящихся масс не мог не сказаться на ходе военных действий, на развитии советского военного искусства. Он придал старым формам боевых действий качества, присущие борьбе пролетариата, — решительность, смелость и активность, основанные на глубокой вере в свои силы и величие целей пролетарской революции. Не случайно поэтому в боях Красная Армия широко применяла фланговые удары, охват, окружение. Эти маневренные и решительные формы боевых действий, как отметил М. В. Фрунзе, были результатом не только чисто объективных условий гражданской войны, но и внутренних свойств Красной Армии, ее революционного духа, ее классовой природы.

Большой опыт гражданской войны, критически затем обобщенный, послужил основой для последующего развития советской военной теории. Решающую роль при этом сыграли непосредственное руководство В. И. Ленина обороной Советской республики, сделанные им теоретические обобщения опыта прошлых войн и особенно гражданской войны, его высказывания и директивы по важнейшим вопросам обороны и строительства вооруженных сил.

Непосредственно в годы гражданской войны не было возможности проводить большие теоретические обобщения опыта боевых действий. Однако и тогда военно-теоретические проблемы, хотя и в ограниченном виде, все же изучались. При этом исследователи стремились проанализировать и обобщить все то новое, что внесли в область военной науки Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война. В 1919 году 6-я армия (командовал ею М. Н. Тухачевский), действовавшая на Восточном фронте, выпустила свой первый сборник «Гражданская война», в который были включены «Сообщения по стратегии гражданской войны, читанные сотрудниками штаба 5-й армии»{61}. Почти все фронты в 1919–1921 годы издавали военно-научные журналы. В конце 1919 года М. Н. Тухачевский выступил в Академии Генерального штаба с лекцией «Стратегия национальная и классовая», в которой обобщался опыт гражданской войны в этой области. В следующем году лекция была издана отдельной брошюрой в Ростове-на-Дону.

В период гражданской войны научные изыскания и обобщения находили свое отражение в официальных документах — уставах, наставлениях и инструкциях. Уже тогда в политическом разделе уставов и наставлений указывались революционные изменения в социальной и политической структуре общества, в специальных же разделах продолжал аккумулироваться боевой опыт старой армии, поскольку опыт Красной Армии был еще не обобщен.

В послевоенные годы главным содержанием развернувшейся военно-теоретической работы явилось всестороннее изучение и обобщение опыта минувших первой мировой и гражданской войн с учетом возможной агрессии империалистов против Советской республики.

Большое воздействие на развитие советской военно-теоретической мысли в первой половине 20-х годов оказали практическая деятельность и научные труды М. В. Фрунзе. Талантливый организатор и полководец гражданской войны, а затем руководитель военного ведомства, М. В. Фрунзе теоретически обосновал важнейшие проблемы строительства Красной Армии и подготовки страны к обороне. Решающим условием высокой боевой мощи страны и ее вооруженных сил М. В. Фрунзе считал достижение единства взглядов по основным вопросам военного строительства, методам боевой подготовки и способам ведения боевых действий{62}. Эти положения имели огромное воспитательное значение, стали основой для проведения военной реформы 1924–1925 годов.

Будущая война, говорил М. В. Фрунзе, будет классовой, она неизбежно вызовет обострение классовой борьбы внутри враждебного капиталистического государства, начавшего агрессию против Советской республики. Не отрицая возможности молниеносных ударов, он считал также, что будущие столкновения приведут к затяжной войне.

М. В. Фрунзе предполагал высокую маневренность войск при проведении операций, не исключая возможности применения позиционных форм борьбы на отдельных участках. В высокой маневренности он усматривал один из путей преодоления военно-технической отсталости наших войск.

М. В. Фрунзе считал, что наступление при прочих равных условиях всегда выгоднее обороны: оборона имеет своей задачей обеспечить успешный переход в наступление, Красную Армию надо воспитывать в наступательном духе.

Взгляды М. В. Фрунзе, поддержанные ЦК партии и военной общественностью, оказали большое влияние на развитие советской военно-теоретической мысли и нашли отражение в официальных документах, в частности в Полевом уставе 1925 года, в наставлении «Высшее командование», утвержденном М. В. Фрунзе и изданном в 1924 году, а также в боевых уставах пехоты и других родов войск, вышедших в свет в том же году. Эти документы имели огромное значение для установления единства взглядов на многие оперативно-тактические вопросы.

Большие надежды М. В. Фрунзе возлагал на Штаб РККА, реорганизованный в период военной реформы 1924–1925 годов. По его мнению, освобожденный от несвойственных ему функций и нацеленный на решение оперативных и научных задач «этот оперативный штаб должен стать не только мозгом Красной Армии, — он должен стать военным мозгом для всего нашего Советского государства и должен поставлять тот материал, который ляжет в основу работ Совета Обороны»{63}.

Образованное в 1925 году в составе Штаба РККА Управление по исследованию и использованию опыта войны за короткий срок выпустило много ценных военно-исторических работ, создав тем самым прочную базу для развития военной теории. В Штаб РККА и главные управления пришли молодые кадры с опытом гражданской войны, окончившие Военную академию и Высшие академические курсы (ВАК). Они принесли с собой свежесть, пытливость и смелость мысли, волю и энергию в работе, горячую преданность Советской власти. Привлечение молодых командиров с одновременным широким использованием опыта старых кадров позволило удачно сочетать теорию с практикой в деятельности центрального аппарата, придать ей целеустремленный характер.

Значительную роль в военно-научной работе играло созданное 13 октября 1920 года при тогдашней Академии Генерального штаба Военно-научное общество, которое ставило перед собой задачу изучить и обобщить опыт классовой войны эпохи пролетарской революции. Создание этого общества диктовалось, в частности, и тем, что преподавание в академии, где профессорско-преподавательский состав состоял почти целиком из военных специалистов старой армии, было в значительной мере оторвано от действительности, носило абстрактный характер. Так, в 1920 году в академии еще не читался курс лекций но истории гражданской войны, не изучался ход боевых действий на русском фронте в первой мировой войне.

Слушатели академии (свыше 50 процентов рабочих и крестьян; до 80 процентов коммунистов), имевшие большой боевой опыт, нуждались в более глубоком, всестороннем осмысливании событий минувшей войны с новых марксистско-ленинских методологических позиций. Вот почему Военно-научное общество получило широкое признание, его деятельность была весьма полезной. Оно выводило молодые военно-научные кадры на широкий путь творческих обобщений прошлого, толкало на научный поиск нового в соответствии с изменившейся социальной обстановкой в Советской республике.

Военно-научное общество, зародившись в Академии Генерального штаба, вскоре охватило своими отделениями и организациями другие военные академии и войска по всей территории Советской республики. В целях объединения и руководства деятельностью ВНО в мае 1925 года состоялось Всесоюзное совещание представителей отделений этого общества, на котором был создан временный Центральный совет ВНО во главе с М. В. Фрунзе. Общество стало широкой массовой организацией, насчитывавшей до 300 тыс. человек. Оно имело свои органы периодической печати, выпускало сборники, очерки и т. д.

В 1926 году состоялся Всесоюзный съезд Военно-научного общества. На нем выступали начальник Штаба РККА М. Н. Тухачевский, начальник Оперативного управления Штаба РККА В. К. Триандафиллов, инспектор РККА С. С. Каменев, заместитель начальника Штаба РККА С. А. Пугачев и другие.

В докладах М. Н. Тухачевского «Вопросы современной стратегии», В. К. Триандафиллова «Размах операций современных армий», С. С. Каменева «Основные вопросы современной тактики», С. А. Пугачева «Основы подготовки страны к обороне» и других отражались успехи советской военно-теоретической мысли. Съезд не только подвел итоги, но и наметил перспективы дальнейшего развития военно-теоретической работы.

К середине 20-х годов в стране были изданы труды В. Новицкого, И. Вацетиса, А. Базаревского, А. Зайончковского, Б. Шапошникова, А. Коленковского и других по первой мировой войне, М. Тухачевского, А. Бубнова, С. Гусева, В. Меликова, Н. Какурина, Г. Гая, Е. Шиловского, Н. Варфоломеева и других — по гражданской войне.

Одним из важнейших результатов изучения опыта минувших войн была разработка теории ведения последовательных операций. В своей работе «Поход за Вислу», изданной в 1923 году, М. Н. Тухачевский так ее обосновал: «... невозможность при современных широких фронтах уничтожить армию противника одним ударом заставляет достигать это рядом последовательных операций... Ряд последовательно введенных уничтожающих операций, соединенных непрерывным преследованием, может заменить собой уничтожающее сражение, которое было лучшим видом столкновения в прежних армиях»{64}.

Теория последовательных операций получила дальнейшее развитие в ряде военно-научных трудов, изданных в 20-х годах, и особенно в работах Н. Н. Мовчина{65}, Н. Е. Варфоломеева{66}, В. К. Триандафиллова{67} и других. Авторы указанных работ считали, что последовательные операции, предусматривающие переход от одной части цели к другой, сохраняя в то же время единство общей цели, всегда имели и будут иметь преимущество, что армейская операция при средней продолжительности шесть-семь суток может достигнуть глубины 75–90, а фронтовая — до 200 километров. Высказывалось мнение о том, что группировка, создаваемая для проведения армейских операций, должна непосредственно вытекать из замысла фронтовой операции. Эти основные положения являлись отправными для последующей разработки теории глубокой операции.

В 20-х годах развитие военно-теоретической мысли привело к созданию новой, самостоятельной области военной науки — оперативного искусства. Господствовавшая до этого формула «стратегия — тактика» разделилась на три части: стратегию, оперативное искусство, тактику. Это самым благоприятным образом сказалось на всей методике преподавания и изучения военных дисциплин. В 1924 году в Военной академии РККА была образована новая кафедра — ведение операций.

Создание самостоятельной учебной дисциплины (оперативное искусство) позволило глубоко и всесторонне изучать вопросы подготовки и проведения операции, и в частности систему последовательных операций, которая, по взглядам Н. Е. Варфоломеева, характеризовалась следующей схемой: цель операции — сокрушение или полный разгром живой силы противника; метод действий — непрерывное наступление; средство — длительное оперативное преследование (без пауз и остановок), осуществляемое несколькими последовательными операциями, из которых каждая является промежуточным звеном на пути к конечной цели, достигаемой в последней, решающей операции{68}.

Основной частью исследования современной операции и системы последовательных операций стали и вопросы материального обеспечения хода боевых действий, которым до этого ни в учебном процессе, ни на оперативных играх не уделялось должного внимания. Однако опыт прошлых войн (особенно советско-польская кампания 1920 года) показал возрастающую роль тыла. Поэтому проблема организации тыла, его значение в подготовке обороны страны и в боевых действиях стали одними из важнейших задач стратегии и оперативного искусства.

М. В. Фрунзе, выступая в Военной академии РККА в 1924 году, обратил на это особое внимание и потребовал включить в стратегию изучение вопросов организации тыла и снабжения. По его указанию в том же году в академии был создан факультет снабжения, на котором пришлось учиться и мне. Факультет был призван готовить высококвалифицированных работников оперативного тыла с большим стратегическим кругозором, способных также руководить отдельными вопросами подготовки и мобилизации народного хозяйства в интересах обороны страны. М. В. Фрунзе писал, что факультет снабжения должен готовить такие кадры, «которые будут не только снабженцами-специалистами, но и обладать большой стратегической подготовкой, большим административным кругозором... Я считаю вполне возможным, что из этого факультета у нас будут выходить товарищи, вполне пригодные для занятия и командных должностей»{69}.

Теоретическая разработка вопросов организации и ведения операции в последующем своем развитии совершенствовалась в полном соответствии с изменяющейся материально-технической базой и условиями строительства вооруженных сил Советского государства.

Проблемы оперативного искусства, стоявшие в конце 20-х годов, нашли наиболее полное отражение в труде В. К. Триандафиллова «Характер операций современных армий», опубликованном в 1929 году. Свои теоретические обобщения автор обосновывал конкретными практическими данными — материальным состоянием Красной Армии, армий вероятных противников, возможными в тех условиях тактическими и оперативными нормами, — а в выводах стремился показать, в каком направлении должно развиваться военное дело.

Уставы и наставления, вышедшие в тот период, отражали соответствующий уровень материальной обеспеченности войск. В то же время принципиальные положения их исходили из прогноза возрастающего влияния техники и ее роли в будущих войнах. Так, в новом Полевом уставе 1929 года большое внимание уделяется танкам и авиации. В нем говорится о танковой группе дальнего действия, подчеркивается значение массирования авиации, указываются задачи противовоздушной, противотанковой и противохимической обороны.

Если по основным проблемам становления и развития оперативного искусства в 20-х годах наблюдалось известное единство взглядов и суждений, то в области военной стратегии этого не было. Причин тому много. Наиболее существенная из них заключается в том, что после Великой Октябрьской социалистической революции и создания Советского государства с изменением соотношения социальных сил на международной арене и внутри страны, а также возможным возникновением новых военных группировок стратегия в широком ее понимании нуждалась в коренной переработке на основе марксистско-ленинской методологии. Здесь одного опыта прошлого было явно недостаточно. А этого не понимали многие роенные специалисты, о чем говорят следующие примеры.

Профессор А. А. Свечин, читавший курс лекций по стратегии в Военной академии РККА, давал полезный материал по вопросам ведения вооруженной борьбы на фронтах, но, как только он приступал к рассуждениям о подготовке и ведении войны в целом, впадал в схоластику. Являясь последователем известного немецкого историка Ганса Дельбрюка, сторонника преимуществ «стратегии измора», А. А. Свечин не смог идти дальше обобщений опыта последних войн и стратегических теорий своих предшественников, не смог понять новых явлений в нашей общественной жизни, строительстве Советского государства и его вооруженных сил, не видел их перспектив, а следовательно, и возможных путей развития военного искусства. Он пытался дать общую абстрагированную стратегию, пригодную для любой страны. Его мысли и высказывания, подчас оригинальные, по своему духу были консервативными. Между тем книга А. А. Свечина, по существу, была тогда единственной открытой работой по стратегии, она оказала положительное влияние на развитие военной теории хотя бы тем, что давала большой материал для размышлений и дискуссий, порой очень острых и длительных, в процессе которых вырабатывалось и оформлялось правильное, марксистское понимание и толкование подлинной сущности и задач военного искусства.

Много споров возникло вокруг вопросов о «стратегии измора» и «стратегии сокрушения». По определению А. А. Свечина, «стратегия сокрушения», рассматривая ряд последовательных операций как единое целое, должна стремиться единым порывом достичь поставленной цели. Оперируя элементами быстроты, прямолинейности действий и массированностью удара, войска добиваются решающих побед путем сокрушительного разгрома живой силы противника, главным образом в генеральном сражении, которое должно обеспечить решающий успех.

«Стратегия измора», сочетая последовательное решение ограниченных задач с гибкой тактикой маневрирования, ставила перед войсками цель постепенно измотать и ослабить противника перед решающим ударом. При этом она предусматривала не уничтожение вражеских сил, а всемерное ослабление противника в политическом и экономическом отношении.

По существу, эти категории представляли собой своеобразную трактовку известных положений Клаузевица о войне с решающей и с ограниченной целями. Тем не менее в широко развернувшейся дискуссии высказывания А. А. Свечина получили иное освещение: участники дискуссий сошлись на том, что подобные формы действий могут найти применение и в будущих войнах. Основные возражения против «стратегии измора» сводились лишь к тому, что эта стратегия направлена против решительных революционных наступательных войн, которые будут поддержаны взрывом обостренных классовых противоречий в стане противника. Сторонники же «стратегии сокрушения» должны были все же признать, что в тех условиях ведения войны необходимо было ориентироваться не на молниеносные сокрушительные удары, а на длительную, упорную войну, которая не всегда могла быть маневренной и в которой задачи истощения противника должны были играть немалую роль.

Следует сказать, что указанные категории стратегии противопоставлять неразумно. Одноактные наполеоновские сокрушительные удары уже давно ушли в прошлое. В современных условиях не может быть единого способа ведения войны, поэтому «сокрушение» и «измор» как стратегические формы могут меняться и дополнять друг друга.

Надо отметить, что эта дискуссия содействовала укреплению наступательного начала в советской военной теории, убеждала в его преимуществе перед обороной, она привела к дальнейшей разработке взглядов, высказанных еще М. В. Фрунзе, о необходимости воспитывать кадры армии в духе высокой маневренности, активности, инициативы и решительности действий в наступательных операциях.

Некоторые участники дискуссии высказывались в пользу оборонительных действий, как выгодного способа вооруженной борьбы при недостатке в силах и слабой организации тыла. С таким положением, например, выступил А. И. Верховский. Объединив разные по содержанию понятия — оборону как вид боевых действий и оборонительную войну, он пришел к выводу, что оборонительное сражение дает крупные политические выгоды и позволяет наращивать силы. Но подобные взгляды не нашли большой поддержки.

В поисках целесообразных форм строительства вооруженных сил и способов ведения военных действий находилась и буржуазная военная наука, переживавшая тяжелый кризис. Военные специалисты капиталистического мира исходили из двух положений: с одной стороны, они стремились максимально использовать растущую военную технику, а с другой — боялись создавать и вооружать массовые армии. На этой основе возникли распространенные тогда теории де Голля, Секта, Зольдана и других, рекомендовавшие создавать небольшие профессиональные отборные, хорошо вооруженные армии, служившие опорой буржуазии, которые можно было развернуть при необходимости в массовые армии. В других теориях, например Дуэ, Фуллера, преувеличивалось значение техники. Они правильно отмечали большую роль крупных авиационных и танковых соединений в будущих битвах, но совершенно неверно полагали, что авиация и танки в состоянии в короткий срок самостоятельными действиями решить исход войны.

Однако ни одно из капиталистических государств не пошло по пути этих модернистских теорий, а в нашей военно-теоретической мысли они вообще не нашли места. Но некоторые военные писатели старой школы, в частности А. И. Верховский, не владевшие марксистской методологией, пытались обосновать возможность замены.

массовой армии в будущих войнах небольшой, технически оснащенной и в классовом отношении отборной армией «рыцарей».

Базируясь на развитии военной техники 20-х годов за рубежом и на перспективах оснащения Красной Армии, советская военно-техническая и теоретическая мысль правильно оценивала воздействие новой военной техники на структуру армии и военное искусство, считала целесообразным иметь массовую армию. Исходя из этого, она искала пути развития организации Советских Вооруженных Сил, их технического оснащения и боевой подготовки, стремилась научно определить характер будущей войны, операции и боя на базе марксистско-ленинского учения и практики минувших войн.

В успешном решении этих насущных проблем большую роль сыграли предвоенные пятилетки, позволившие создать прочную материально-техническую базу для реорганизации армии на началах ее широкой механизации и оснащения техникой.

Как известно, к началу первой пятилетки наша страна уступала в количественном и качественном отношении по основным видам вооружения и боевой техники крупным буржуазным государствам в связи с экономической отсталостью, унаследованной от царской России. К тому времени в Красной Армии было 26 тыс. пулеметов, 7 тыс. орудий разных калибров, 200 танков и бронемашин и 1000 самолетов устаревших конструкций. Авиационные, бронетанковые и технические части составляли лишь 10 процентов общей численности Советских Вооруженных Сил. Слабое оснащение войск техникой и вооружением (к тому же низкого качества) не отвечало задачам, стоявшим перед Красной Армией в условиях нараставшей угрозы военного нападения империалистов на Советский Союз.

В результате экономических преобразований, намеченных пятилетним планом, непрерывного роста промышленности возрастала и техническая оснащенность Красной Армии. Так, если в 1930–1931 годах авиационная промышленность выпускала в среднем в год 860 самолетов, а танковая — 740 танков, то в 1932–1933 годах они уже производили соответственно около 2600 самолетов и 3770 танков. За этот период выпуск стрелково-артиллерийского вооружения возрос с 1911 орудий и 174 тыс. винтовок до 3778 орудий и 256 тыс. винтовок. Эти весьма ощутимые показатели выводили нашу армию на уровень передовых современных армий. Она меняла свой облик количественно и качественно. Создавались новые рода войск, повышался их удельный вес. Шла массовая подготовка технических кадров. Призыв Коммунистической партии «Техника в период реконструкции решает все!» нашел живое воплощение и в армии.

Техническое перевооружение армии, начавшееся в годы первой пятилетки, в корне меняло старое представление о бое и операции, оказывало большое влияние на развитие советской военной теории, пришедшей позднее к разработке основ глубокой операции и тактики глубокого боя.

Дальнейшее упрочение материально-технической базы Красной Армии было достигнуто к концу второй пятилетки. Наша промышленность теперь уже была в состоянии производить все современные технические средства борьбы, не уступающие по качеству армиям капиталистических государств. Резко возросло количество поступающего в армию и на флот вооружения и боевой техники, особенно стрелкового оружия, артиллерии и самолетов. Так, в 1938 году из промышленности в войска поступило свыше 5000 самолетов, более 12000 орудий, около 75000 пулеметов и до 1 200 тыс. винтовок. Армия получила новое стрелково-артиллерийское вооружение, новые танки и самолеты, шла механизация и моторизация сухопутных войск, росло количество танковых и механизированных соединений и частей, становившихся основной ударной силой. Родились и успешно развивались воздушно-десантные войска.

Изменялся личный состав армии и флота. Следуя призыву Коммунистической партии «Кадры решают все!», учебные заведения страны готовили миллионы специалистов высокой квалификации. В армию призывалась технически подготовленная молодежь не только из городов, но и из сельской местности. Трактористы, комбайнеры и шоферы становились механиками-водителями танков, водителями других боевых машин. В авиацию приходило пополнение, подготовленное Осоавиахимом. В Красной Армии уже не было неграмотных воинов.

Все это оказывало положительное влияние на боевую и политическую подготовку войск, создавало благоприятные условия для широких военно-теоретических исследований с учетом достижений народного хозяйства и пауки, новых технических возможностей армии, уровня подготовки личного состава.

Советская военная мысль представляла теперь будущую войну как вооруженную борьбу огромных армий, в которой воюющие стороны преследуют решительные цели — полное сокрушение противника. Война приобретает колоссальный размах и чрезмерное напряжение. Она не может быть молниеносной, то есть окончиться одной, хотя бы и гигантской, стратегической операцией. Считалось, что вооруженная борьба будет складываться из ряда ударов, образующих систему последовательных операций стратегического значения. Массовые армии, развернувшись, могут создавать сплошной оборонительный фронт, опирающийся на естественные рубежи, преграды, укрепленные районы или полевые оборонительные сооружения. В этих условиях возникает необходимость с помощью современных средств борьбы организовать прорыв обороны для быстрейшего преодоления ее.

Как известно, в ходе первой мировой войны тактический прорыв обычно не перерастал в оперативный. Операции оставались незавершенными и, следовательно, не достигали намеченных целей. Теория последовательны-с затухающих наступательных операций 20-х годов предусматривала нанесение силами фронта двух или одною главного удара. Чтобы противник не мог перебрасывать резервы к участкам прорыва с второстепенных направлений, намечалось еще несколько вспомогательных ударов. При этом общий фронт атаки не должен был превышать половины ширины всей полосы наступления фронта. Считалось, что непрерывные боевые действия могли продолжаться в течение месяца и достигать глубины 150–250 километров, после чего войска прекращали наступление на две — четыре недели для подтягивания тылов и пополнения. Такая последовательность наступления позволяла противнику отводить войска в глубину и организовывать оборону на новых рубежах. Эта теория, базировавшаяся на опыте первой мировой войны, устарела и не отвечала новым требованиям будущей войны.

Поэтому потребовалось разработать принципиально новую теорию наступательной операции, найти такие формы и методы вооруженной борьбы, которые позволяли бы преодолевать сильный огонь сплошного фронта и быстро уничтожать оперативные группировки противника для достижения стратегического успеха.

Советская военная мысль считала, что для решения этих задач необходимо наносить удары огромной пробивной силы по всей глубине оперативного построения обороны противника. Осуществлять такие удары можно только глубоко эшелонированными массами взаимодействующих стрелковых войск, танков и артиллерии при поддержке авиации. Этот способ боевых действий получил название глубокой операции.

Зачатки этой теории можно видеть в исследованиях (проводимых во второй половине 20-х годов) М. Н. Тухачевского, Н. Е. Варфоломеева, А. К. Коленковского, И. П. Уборевича, В. К. Триандафиллова и других{70}, идеи которых нашли отражение в Полевом уставе 1929 года. Большой вклад в создание основ теории глубокой операции внесли ученые Военной академии имени М. В. Фрунзе и сотрудники Штаба РККА Г. С. Иссерсон, Е. А. Шиловский, С. Н. Аммосов, А. Н. Лапчинский, А. И. Седякин, К. Б. Калиновский, С. М. Белицкий и другие, работавшие под руководством начальника Генерального штаба А. И. Егорова и начальника академии Б. М. Шапошникова, занимавшего эту должность в 1932–1935 годах.

С принятием первого пятилетнего плана реконструкции Советских Вооруженных Сил начались поиски новых путей дальнейшего военного строительства, разработки военной теории и более эффективных, отвечающих требованиям времени способов вооруженной борьбы по защите социалистического Отечества. Постановлением РВС СССР эти важные и неотложные задачи возлагались на Штаб РККА, и прежде всего на его Оперативное управление. К началу 1931 года первый этап этой работы в основном уже был завершен.

За несколько месяцев до своей трагической гибели{71} в 1931 году В. К. Триандафиллов представил Штабу РККА доклад «Основные вопросы тактики и оперативного искусства в связи с реконструкцией армии»{72}, в котором в виде тезисов были изложены основные взгляды на характер глубокого боя и операции и, как он писал, сделана попытка «нащупать общую, генеральную линию в развитии тактики и оперативного искусства» и новых средств борьбы.

По мнению Триандафиллова, главнейший и решающий вопрос тактики заключался в том, что при использовании новых видов вооружений и боевой техники открывалась «возможность одновременной атаки противника на всей глубине его тактического расположения»{73}, одновременного применения нескольких эшелонов танков (ДД — дальнего действия, ДПП — дальней поддержки пехоты и НПП — непосредственной поддержки пехоты), атакующих совместно с пехотой при поддержке артиллерии и штурмовой авиации противника, расположенного в первой полосе обороны. Такой мощный удар придавал атаке скоротечность и стремительность. Глубокое тактическое воздействие на боевые порядки войск противника открывало перспективы и для оперативного искусства, создавало условия для подготовки и ведения современных операций на больших пространствах; при этом глубина одновременной завязки сражения не должна уступать ширине его фронта.

Доклад Триандафиллова вызвал значительный интерес у советского военного руководства.

После широкого обсуждения его в кругу высшего командного состава начальник Штаба РККА А. И. Егоров и Оперативное управление под руководством И. П. Обысова завершают дело, начатое Триандафилловым. 20 апреля и 20 мая 1932 года в РВС СССР были заслушаны тезисы доклада, названные «Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе»{74}. Высказанные в них мысли представляли большой научный интерес и являлись важным итогом научных военно-теоретических поисков, проводимых в начале 30-х годов. Вскоре на основе положений, выдвинутых в докладе, а также отзывов и замечаний, поступивших с мест, были разработаны Временные указания по организации глубокого боя, которые в феврале 1933 года после утверждения Наркомом по военным и морским делам были направлены в войска как официальное руководство.

Следует отметить, что это было переломное время, когда военное искусство, опиравшееся на опыт первой мировой и гражданской войн, во многом не отвечало новому уровню развития вооруженных сил.

Шаг вперед, сделанный советской военно-теоретической мыслью, создавал верную перспективу дальнейшего развития способов вооруженной борьбы, хотя к этому времени ни одна армия мира еще не имела опыта массированного использования бронетанковой техники, авиации и артиллерии.

Зарождавшаяся новая теория не сразу освободилась от груза старых, необычайно живучих взглядов. Наряду со смелыми и научно обоснованными выводами высказывались устаревшие, для того времени ошибочные положения. Наблюдались и другие крайности; сторонники их отдавали предпочтение наиболее модному роду войск (танкам), увлекались архиреволюционностью, бьющей на сверхоригинальность, и т. и. Так, например, начальник Управления боевой подготовки А. И. Седякин в работе «Временная инструкция по глубокому бою» пытался свести наступление к одному виду действия — прорыву.

Для того чтобы добиться одновременного взлома всей глубины тактической обороны противника, М. Н. Тухачевский настойчиво предлагал еще до момента атаки пехоты осуществить последовательный, разновременный ввод в бой различных танковых групп: сначала группу танков дальнего действия (ДД), затем группу дальней поддержки пехоты (ДПП) и наконец группы непосредственной поддержки пехоты (НПП).

При этом он утверждал, что «одной из главнейших задач при организации глубокого наступательного боя является обеспечение всеми средствами наступления танков ДД и ДПП, обеспечение ими подавления возложенных на них объектов». И далее: «Артиллерия, авиация... в период, предшествующий пехотной атаке, используются полностью для помощи и обеспечения танков».

Говоря его же словами, которые он часто применял в дискуссиях, это был «танец от старой печки», то есть от первой мировой войны. Точка зрения М. Н. Тухачевского, отдававшего в бою приоритет танкам, некоторое время удерживала перевес.

Ошибочные высказывания были и у К. Е. Ворошилова. Он, например, заявлял, что понимает «глубокий бой как одну из разновидностей боя и только» годную для позиционной войны, где надо будет часто прорывать фронт обороны противника.

Однако в ходе широкого поиска, опытных учений маневров были найдены наиболее правильные взгляды и верные положения, которые послужили прочной основой для последующего развития советской военной науки. На расширенном Военном совете при НКО в декабре 1934 года было определено, что тактика глубокого боя является не видом, а новой формой, новым способом ведения различных видов боевых действий. В заключительной речи К. Е. Ворошилов, отказавшись от прежних взглядов, признал, что «глубоким боем называется всякий бой... [современный] бой не может быть иным, только глубоким... И вопрос не в том, как понимать глубокий бой, а вопрос в том, как вести этот глубокий бой во всех его разнообразиях, во всех его множественных проявлениях... В этом главная задача, и научиться этому труднее, чем вести схоластические споры...»{75}

На этом же заседании А. И. Егоров в докладе, подводившем итоги разработки теории глубокого боя, признавал ошибочным утверждение, что танки являются стержневой единицей в глубоком бою. Опыт подсказал, что решающую роль играет пехота, и, следовательно, для обеспечения ее боевых действий необходимо использовать все технические средства{76}. Докладчик указал на нецелесообразность громоздкого и не оправдывающего себя в бою трехстепенного построения танков. Создание двух групп танков (ДД и НПП) позволяло добиться более компактного боевого порядка и одновременного его движения в атаку по всему фронту для прорыва позиций противника{77}.

Основываясь на решениях Военного совета при НКО, учтя замечания военных округов и проведя практическую проверку ряда положений в войсках, Штаб РККА окончательно отработал Инструкцию по глубокому бою, которая была утверждена Наркомом обороны СССР 9 марта 1935 года.

Огромную определяющую, даже ведущую роль в проверке теоретических положений тактики глубокого боя на учениях и маневрах, в обосновании обобщающих выводов этой теории сыграли видные военачальники И. П. Белов, Н. Д. Каширин, П. Е. Дыбенко, И. Ф. Федько, И. П. Уборевич, И. Э. Якир, Д. А. Кучинский, К. А. Мерецков, Б. М. Шапошников и другие.

Завершающим шагом в разработке теории глубокого боя и операции можно считать выход в 1936 году нового Полевого устава (Временный ПУ-36), в котором нашли полное отражение все ее основные положения по всем видам боевых действий. В это же время был подготовлен первый проект оперативного наставления.

Глубоко проанализировав требования стратегии, перспективы перевооружения Красной Армии, опыт первой мировой войны по прорыву сильно подготовленной обороны, а также учтя маневренный характер и глубокие рейды конницы в гражданской войне, советская военная наука находилась на правильном пути, уделяя столь большое внимание разработке теории глубокой операции и тактики глубокого боя. Она вооружала армию целеустремленной перспективой.

Основой для разработки этой теории послужило прежде всего развитие новых мощных средств борьбы — артиллерии, танков, авиации и воздушно-десантных войск, способных не только подавлять и прорывать всю тактическую глубину обороны противника, воздействовать на его ближайшие резервы, но и развивать тактический успех в оперативный с помощью быстроходных мотомеханизированных и кавалерийских соединений во взаимодействии с авиацией, а также изолировать участки прорыва от подводимых противником оперативных резервов из глубины путем воздействия на них сверхдальнобойной артиллерией, авиацией и воздушно-десантными войсками.

В свете этого в конце 20-х — начале 30-х годов были пересмотрены наши взгляды на фронтовые и армейские операции и теоретически разработаны новые формы и способы их ведения.

Глубокая операция включала в себя несколько стадий: прорыв тактической обороны осуществлялся совместными усилиями пехоты, танков, артиллерии и авиации; развитие тактического успеха в оперативный достигалось вводом через образовавшуюся в обороне брешь массы танков, мотопехоты, механизированной конницы, действиями дальней авиации и высадкой воздушных десантов с целью разгрома резервов и ликвидации оперативной обороны противника; развитие оперативного успеха (оперативное проследование) проводилось до полного разгрома группировки противника, избранной в качестве объекта операции, и занятия выгодного исходного положения для новой операции. Первая стадия является основной, так как без прорыва тактической обороны глубокая операция могла не состояться, то есть срывалась. Осуществляя прорыв, взаимодействующие между собой пехота, артиллерия, танки (несколько эшелонов) и авиация одновременно поражают боевые порядки противника на всю его глубину, одним внезапным, глубоким и мощным ударом ломают его оборону, образуя в ней бреши, и стремятся выйти на оперативный простор. При этом все рода войск действуют в интересах пехоты.

Главное при прорыве — отказ от линейных форм борьбы, глубокое воздействие на противника, заключавшееся в одновременном уничтожении, подавлении, сковывании, окружении и полном разгроме главной группировки, а не выталкивание врага.

Для развития глубокой операции из первой стадии в последующие необходимо вывести подвижные войска (танки, мотопехоту, механизированную конницу), высадить воздушные десанты в оперативную глубину обороны противника. Только при этом условии можно взломать неподвижный фронт и придать вооруженной борьбе маневренный характер.

Для успешного наступления оперативное построение ударной группы должно всегда включать: эшелон прорыва — стрелковые войска (усиленные стрелковые корпуса); эшелон развития прорыва — подвижные войска (танки, мотопехота, механизированная конница), обладающие большой маневренностью и ударной силой; авиационную группу и группу воздушно-десантных войск. На главном направлении рекомендовалось использовать ударные армии (корпуса), хорошо оснащенные боевой техникой, транспортом и средствами связи.

Другими важнейшими условиями успеха глубокой операции считались: завоевание господства в воздухе, изоляция района сражения от подходящих резервов противника воспрещение подачи материальных средств его атакованным войскам.

Теория глубокой наступательной операции выдвигала такой способ ведения боевых действий, при котором ударные, сковывающие и другие группы, эшелоны прорыва и развития прорыва{78}, тактически не связанные между собой, объединяются по фронту и в глубину, на земле и в воздухе в один ударный механизм, обеспечивающий целеустремленное воздействие на всю оперативную группировку противника до полного ее разгрома. При этом возможными формами маневра в наступательных операциях могли быть: фронтальный удар, удар по сходящимся направлениям (двойной прорыв с использованием благоприятной конфигурации фронта), комбинированный удар (организация нескольких так называемых дробящих ударов различной мощности на широком фронте), обход (одного или обоих флангов), окружение.

Разработка глубокой наступательной операции не заслоняла собой развитие тактических я оперативных форм обороны, хотя этому уделялось несколько меньше внимания, поскольку даже в недалеком прошлом оборона не пользовалась популярностью у военачальников. И до первой мировой войны вряд ли хоть одна армия в мире считала оборону необходимым способом борьбы. Так, во французской армии накануне первой мировой войны «слово «оборона», — писал известный военный деятель Люка, — звучало... столь дурно, что мы не смели ее сделать предметом упражнений на планах, а тем более на местности. Военный теоретик французской армии Гран-мезон еще более определенно заявлял: «Пусть будет проклята та бездарность, которая будет рекомендовать оборонительный способ действий». В русской армии долгое время имело широкое хождение крылатое словечко о «подлой» обороне. Примерно таким было отношение к обороне и в немецкой армии.

Советские военные специалисты, отдавая предпочтение наступлению как основной и решающей форме борьбы, считали неизбежным и необходимым владеть всеми видами оборонительного боя и операции. Основными теоретиками, разрабатывавшими советскую теорию оперативной и тактической обороны, были Н. Я. Капустин, Д. М. Карбышев, А. Е. Гугор, А. И. Готовцев, В. Д. Грендаль, Ф. П. Судаков и другие{79}.

«В современных условиях обороняющийся должен быть готов встретить наступающего противника, атакующего с массой танков на всю глубину обороны», — писалось в Инструкции по глубокому бою. Оборона должна быть прежде всего противотанковой и глубокой, говорилось в полевых уставах 1936–193Э годов. В целом она расценивалась как способ действий, применяемый для выигрыша времени, экономии сил, удержания особо важных районов, для изменения невыгодного соотношения сил. Оборона не самоцель, а лишь средство для оперативного обеспечения и подготовки наступления.

Допускалось два вида обороны: позиционная (упорная) и маневренная (подвижная). Наиболее продуманной и отработанной была теория организации позиционной обороны, которая должна была успешно противостоять массовым атакам танков и авиации, огню артиллерии наступающего и обеспечить нарастание сопротивления в случае прорыва противника. Армейский оборонительный район должен был состоять из четырех зон: передовой, тактической, оперативной и тыловой, каждая из них включала одну-две полосы. Общая глубина армейской полосы обороны достигала 100–150 километров.

Таковы общие черты содержания теории глубокой операции, или, иначе, теории глубоких форм вооруженной борьбы, разработанной советской военной мыслью к концу 30-х годов. Реальность ее обеспечивалась материально-технической базой, создаваемой быстро развивающейся индустрией Советского Союза.

Техническая реконструкция армии достигла больших успехов. Об этом свидетельствуют следующие показатели, приведенные в докладе Народного комиссара обороны на Внеочередной. 4-й сессии Верховного Совета СССР в 1939 году: количество танков с 1930 года возросло в 43 раза, самолетов — в 6,5, тяжелой, средней и легкой артиллерии — почти в 7, мелкокалиберной, противотанковой и танковой артиллерии — в 70, пулеметов ручных и танковых — в 5,5 раза. Если в 1930 году на одного бойца приходилось 3,0 механической лошадиной силы, то в 1939 году — 13, несмотря на то что за это время общая численность армии возросла больше чем в 3,5 раза.

Одновременно было пересмотрено строительство вооруженных сил. От смешанной системы они переходили на единую кадровую основу. К 1936 году численность кадровой армии составляла 1100 тыс. человек, а к 31 августа 1939 года она выросла более чем до 2 млн. человек. Большую часть призывников составляли рабочие и колхозники, получившие общее образование и знакомые с техникой народного хозяйства.

Таким образом, советская военная теория, отражая практику строительства вооруженных сил, была теорией массовой армии, оснащенной новейшими техническими средствами борьбы.

Теория глубоких форм вооруженной борьбы заняла видное место в научной подготовке командных кадров. Оперативный факультет Военной академии имени М. В. Фрунзе, а затем и Академия Генерального штаба. Управление боевой подготовки систематизировали и проверяли основные положения этой теории на различных учениях и маневрах, уделяли внимание прикладному и расчетному ее оформлению (применительно к фронту и армии).

В печати встречаются высказывания о том, кто был, так сказать, зачинателем или первооткрывателем этой теории. Мне кажется, что поиски конкретных авторов этой теории бесплодны. Теория глубокой операции и глубокого боя, основанная на марксистско-ленинской методологии и богатейшем опыте гражданской и других войн, опиравшаяся на новую материально-техническую базу социалистического государства и военную доктрину, вытекающую из политики Коммунистической партии, была выдвинута самой жизнью. А в ее научном обосновании и проверке положений принимал участие большой коллектив ученых, практиков военного дела и руководящего состава Красной Армии, в том числе Штаба РККА и Генерального штаба.

Приоритет в разработке этой теории, бесспорно, принадлежит советской военной науке. До 1936 года в трудах и в официальных руководствах (исключая книгу Эймансбергера «Танковая война», в которой рекомендовались молниеносные формы танковых ударов) немецкой и других армий не было даже упоминания об операции и тактике глубокого боя. Правда, в 1935 году немецкий журнал «Милитер Вохенблатт» в статье «Современный Чингисхан» указывал на новизну идей, изложенных в книге Г. С. Иссерсона «Эволюция оперативного искусства», в которой излагались вопросы глубокой операции. Лишь после 1936 года в трудах, опубликованных немецкими генералами, можно встретить, как германская военная мысль довольно в извращенном виде воспринимала советские идеи новых форм вооруженной борьбы{80}. В этом отношении показательна книга инспектора бронетанковых войск немецко-фашистской армии генерала Гудериана «Внимание, танки!», вышедшая в 1938 году. Этот теоретик, не раз жестоко битый в годы Великой Отечественной войны, считал танки единственным средством, способным прорвать оборону и развивать удар. Пехоту он относил к вспомогательным родам войск, которая могла «лишь закреплять успех». Гудериан отвергал тесное взаимодействие танков с пехотой, презрительно называл это «самоубийством». Столь же ничтожная роль отводилась артиллерии и другим наземным родам войск, которые должны были действовать исключительно в интересах танков. Признавалась лишь авиация как средство, способное прикрывать танки с воздуха и сокрушать резервы противника. Гудериан предлагал использовать танки в наступлении четырьмя эшелонами примерно в том же построении, которое советские военные специалисты предусматривали еще в 1933–1934 годах. Уверовав в эту далеко не совершенную и отвергнутую нами схему, Гудериан и весь немецкий генералитет ничего другого не придумали до конца второй мировой войны. В связи с этим высказывания генерала Манштейна о том, что в ходе минувшей войны советское командование заимствовало у немцев целесообразную организацию танков (создание танковых и механизированных корпусов) и переняло их способ глубокого прорыва, находятся в полном противоречии с исторической правдой{81}.

Наши оперативно-стратегические взгляды накануне минувшей войны были изложены на совещании Главного военного совета в декабре 1940 года, о чем будет сказано в четвертой главе.

Великая Отечественная война подтвердила правильность основных положений теории глубокой операции (в первую очередь в использовании эшелонов развития успеха), и особенно с 1942 года, когда наступление советских войск начиналось с прорыва обороны противника, В который в последующем вводились подвижные войска (танковые армии, танковые и механизированные корпуса) для развития оперативного успеха в стратегический.

* * *

В предвоенные годы в развитии военной теории неоценимую роль играли учения и маневры, систематически проводившиеся в военных округах по планам Генерального штаба, а также оперативные игры крупных штабов, военных академий и Генерального штаба. Они являлись наиболее эффективной формой проверки теоретических положений, обогащавших в свою очередь практику строительства, подготовку войск и начальствующего состава вооруженных сил. В те годы продолжалось техническое перевооружение Красной Армии, войска овладевали поступавшей во все возраставших масштабах новой боевой техникой.

Благодаря героическому труду советского народа Красная Армия из технически отсталой превращалась в современную армию, способную в новых условиях, с новым оружием и боевой техникой, надежно защищать первое в мире социалистическое государство.

ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР ставили перед вооруженными силами задачу воспитывать всех красноармейцев, краснофлотцев и командиров подлинными мастерами своего дела, в совершенстве владеющими оружием.

Усилиями НКО, Генерального штаба, военных округов и всех других руководящих и политических органов эти задачи были успешно решены. За выдающиеся достижения в освоении техники, в боевой и политической подготовке только в 1935–1936 годах Советское правительство наградило около 3 тыс. воинов орденами СССР.

Внедрение новой техники изменяло организационную структуру войск, тактику и оперативное искусство, а следовательно, и военную теорию, что особенно интересовало Штаб РККА, а затем и Генеральный штаб. Не случайно поэтому еще в 1929 году на учениях в Белорусском военном округе (БВО), где впервые участвовал опытный механизированный полк (а в следующем году — механизированная бригада), присутствовали в качестве руководителей, вместе с Народным комиссаром обороны К. Е. Ворошиловым, начальник Штаба РККА Б. М. Шапошников и начальник Оперативного управления Штаба РККА В. К. Триандафиллов. Опыт использования этих частей на всеармейских и окружных учениях в БВО явился базой для дальнейшей разработки теории и практики применения механизированных войск.

Изменения, происшедшие в организационной структуре, техническом оснащении и боевой подготовке войск, были ярко продемонстрированы на маневрах в Киевском военном округе в 1935 году и в Белорусском военном округе в 1936 году. Они проводились по плану Генерального штаба и при активном участии его представителей.

В маневрах Киевского военного округа участвовали войска всех родов войск и свыше тысячи танков. На них отрабатывались следующие вопросы: прорыв укрепленной оборонительной полосы стрелковым корпусом, усиленным танковыми батальонами и артиллерией РГК; развитие прорыва кавалерийским корпусом; применение крупного авиадесанта; маневр механизированного корпуса и кавалерийской дивизии с целью окружения и уничтожения прорвавшейся группировки противника.

На маневрах Белорусского военного округа проверялась летняя боевая подготовка войск. В них участвовали крупные соединения механизированных войск и авиации, артиллерия, стрелковые и кавалерийские соединения, парашютные части.

Мне хочется более подробно остановиться на этих маневрах, поскольку я принимал в них непосредственное участие в должности командира — комиссара 22-го стрелкового полка 8-й стрелковой дивизии{82}.

На маневрах присутствовали руководящие работники НКО, Генерального штаба, члены ЦК Коммунистической партии Белоруссии и правительства Белорусской республики. В качестве гостей были приглашены иностранные военные делегации. В состав делегаций входили: от французской армии — заместитель начальника генерального штаба генерал Швейцгут, генерал авиации Вайемен и военный атташе полковник Симон; от английской — командир 2-й Олдершотской дивизии генерал Уэйвел, представитель генерального штаба полковник Мартелл, известный в то время как автор работ по танкам, а также полковник Виглсворт; от чехословацкой — командир 4-го пехотного корпуса генерал В. Лужа. Кстати, с фамилией Лужа у меня связано одно интересное воспоминание. В 1945 году, когда войска 2-го Украинского фронта освободили центр Моравии — город Брно, один из работников штаба фронта, докладывая о партизанском движении в Чехословакии, рассказал, что среди партизан сражался и сын известного чешского генерала Лужи — Радомир Лужа. Когда Радомир узнал, что его отца фашисты подло убили на чешско-моравской границе, он ушел к партизанам, чтобы мстить гитлеровцам и их прислужникам за всех убитых и замученных.

Итак, в первой половине сентября 1936 года в обширном районе восточнее Минска состоялись большие двусторонние оперативно-тактические маневры войск Белорусского военного округа под руководством командующего округом командарма i ранга И. П. Уборевича, заместителя командующего и начальника политуправления БВО армейского комиссара 2 ранга А. С. Булина и начальника штаба округа комдива Б. И. Боброва. На маневры во главе с Наркомом обороны Маршалом Советского Союза К. Е. Ворошиловым прибыли начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза А. И. Егоров, Маршалы Советского Союза М. Н. Тухачевский и С. М. Буденный, начальник Управления боевой подготовки РККА командарм 2 ранга А. И. Седякин, начальник Управления воздушных сил РККА командарм 2 ранга Я. И. Алкснис, начальник Автобронетанкового управления командарм 2 ранга И. А. Халепский, заместитель начальника Политического управления РККА армейский комиссар 2 ранга Г. А. Осепян, посреднический аппарат, насчитывавший 950 человек начальствующего состава, в том числе 150 слушателей военных академий и столько же работников центрального аппарата и военных округов.

Армией «восточных» командовал комкор Е. И. Ков-тюх, начальником штаба был комбриг П. В. Зотин. В состав армии входили: управление 46-го стрелкового корпуса (командир комдив А. П. Мелик-Шахназаров, начальник штаба полковник В. В. Курасов), 2-я Белорусская стрелковая дивизия (комбриг М. Л. Полунов), 5-я стрелковая дивизия (полковник Д. Н. Гусев), 81-я стрелковая дивизия (комбриг Н. И. Андросюк), 6-я кавалерийская дивизия (комбриг Д. А. Вайнерх), 11-я кавалерийская дивизия (комбриг И. К. Гроссберг), 5-я отдельная мехбригада (полковник Л. А. Менджерицкий), 1-я танковая бригада РГК (полковник В. В. Фавицкий), 52-я легкобомбардировочная авиабригада (полковник Е. Ф. Логинов), 142-я истребительная авиабригада (комбриг Е. С. Птухин), а также части усиления и обеспечения.

Армией «западных» командовал комкор И. Р. Апанасенко, а начальником штаба был полковник Р. Я. Малиновский. В состав этой армии входили: управление 3-го кавалерийского корпуса (командир комдив Д. Ф. Сердич, начальник штаба полковник Э. Б. Гросс), управление 5-го стрелкового корпуса (командир комдив Е. С. Казанский, начальник штаба полковник А. П. Покровский), 4-я кавалерийская дивизия комбрига Г. К. Жукова, 7-я кавалерийская дивизия комдива Г. М. Штерна, 4-я стрелковая дивизия комбрига Г. С. Иссерсона, 8-я стрелковая дивизия комбрига В. В. Косякина, 37-я стрелковая дивизия комдива И. С. Конева, 3, 4 и 21-я мехбригады под командованием комбригов Н. А. Новикова, Д. Г. Павлова и полковника С. Д. Бобкова, 40-я легкобомбардировочная авиабригада комбрига Я. В. Смушкевича, 84-я истребительная авиабригада полковника В. И. Адриашенко, а также части усиления и обеспечения.

В распоряжении руководства игрой находились 3-я и 7-я авиадесантные бригады, 114-я штурмовая и 9-я тяжелобомбардировочная авиабригады, эскадрилья средних бомбардировщиков и авиаотряд связи.

В общей сложности Белорусский военный округ вывел на маневры 85 тыс. человек личного состава войск, 1136 танков, 580 орудий, 638 самолетов.

Маневрам предшествовали напряженные отрядные учения, начавшиеся еще 1 августа и продолжавшиеся более месяца. Маневры начались 7 сентября. В 6 часов утра налетом авиации и разведкой боем «противник» начал военные действия на границе. Одновременно производил подвод и сосредоточение войск к району боевых действий. На следующий день отрабатывались вопросы сближения войск сторон и атака оборонительной полосы. Утром 9 сентября были выброшены на парашютах две авиадесантные бригады с целью овладеть крупным населенным пунктом, аэродромами противника и важными переправами до подхода к водным рубежам главных сил наземных войск. Для того времени это было неповторимое зрелище: оно произвело большое впечатление и вызвало чувство гордости нашими достижениями и приоритетом в области использования воздушно-десантных войск.

На четвертый день маневров, то есть в ночь на 10 сентября, войска вели боевые действия ночью. Это также было нашим козырем в подготовке войск. Опыт, приобретенный на учениях и маневрах, пригодился в Великой Отечественной войне, в ходе ее он получил свое дальнейшее развитие. В годы войны мне не раз приходилось организовывать, боевые действия ночью, и каждый раз наши войска одерживали успех. Немецко-фашистские войска в ночном бою, как правило, терпели поражение. Следовательно, и в этом неоспоримый приоритет принадлежал нашей армии.

В 10 часов 10 сентября был дан отбой. В этот же день весь начсостав РККА, участвующий в маневрах, а также иностранные делегации присутствовали на обеде, устроенном руководителями партии и правительства Белорусской ССР — председателем СНК Н. М. Голодедом и секретарем ЦК КП(б) Белоруссии Н. Ф. Гикало. Кроме членов ЦК партии и правительства Белоруссии на обеде были секретарь Калининского обкома партии М. Е. Михайлов и председатель облисполкома В. Ф. Иванов, а также секретарь Западного обкома партии тов. Румянцев и председатель облисполкома тов. Ракитов.

Перед полуторатысячной аудиторией с приветственными речами и тостами выступили Н. М. Голодед и главы иностранных делегаций.

11 сентября командующий округом командарм 1 ранга И. П. Уборевич сделал обстоятельный разбор маневров. Выступивший за ним Народный комиссар обороны маршал К. Е. Ворошилов положительно оценил разработанный замысел учений и безупречное руководство маневрами, а также в целом хорошие действия войск и штабов. Он подчеркнул, что эти маневры являются серьезной боевой «репетицией» и что Белорусский военный округ с честью выдержал экзамен на зрелость. Вместе с тем К. Е. Ворошилов отметил, что еще многое предстоит сделать для улучшения организации ПВО, защиты войск от внезапного нападения, для совершенствования управления войсками и взаимодействия их с ВВС.

В заключение нарком сказал, что Белорусский военный округ считается у нас по праву одним из лучших округов, его войска, его начсостав являются наиболее квалифицированными, наиболее подготовленными в РККА, Белорусский военный округ всегда был наряду с Украинским военным округом резервуаром, откуда мы черпали кадры, главным образом из комсостава, людей для других округов, и призвал к бдительности в связи с нараставшей угрозой войны со стороны германского фашизма и японского милитаризма.

Несколько позднее по действиям войск на маневрах были сделаны теоретические и практические выводы, сыгравшие большую роль в последующем развитии наших вооруженных сил. По этому поводу начальник Генерального штаба маршал А. И. Егоров отмечал, что на основе итогов и результатов маневров можно сделать ряд ценных тактических и оперативных выводов, особенно в использовании механизированных соединений и конницы.

Утром 12 сентября в Минске состоялся парад войск, участвовавших в маневрах. Перед участниками парада и трудящимися столицы Белоруссии выступил Нарком обороны К. Е. Ворошилов. Для читателя небезынтересно знать, как в то время оценивалась международная обстановка и какие задачи стояли перед Красной Армией, ККО и Генеральным штабом. Позволю себе привести несколько цитат.

Так, говоря о нашем миролюбии, «о страстном желании мира, мы о мире говорим со всей искренностью честных тружеников, со всем убеждением людей, которые знают, что война это прежде всего несчастье для трудящихся всех стран, это несчастье для культуры, это no-счастье для нашей человеческой истории... Но... если на нас нападут... мы будем без извинений, без расшаркивания... драться с... врагом рабочих и крестьян, врагом трудящихся, так, как никто еще не дрался». Маршал говорил о том, что, «невзирая на всякого рода начинания в виде конгрессов мира, в виде деклараций лучших людей современного человечества, призывающих к миру, война тем не менее готовится... Об этом... ответственные политические деятели, не стесняясь, говорят открыто и прямо на весь мир... Эта война подготавливается, эта война возникает, неизвестно, рано или поздно, но она возникнет».

После выступления Наркома обороны части 2, 5, 81-й стрелковых дивизий 16-го стрелкового корпуса, 4, 8 и 37-й стрелковых дивизий 5-го стрелкового корпуса, 4, 7-й кавалерийских дивизий 3-го кавалерийского корпуса, механизированная и авиадесантная группы прошли торжественным маршем перед трибуной, на которой находились руководители партии и правительства Белоруссии, НКО и Генерального штаба, иностранные гости и представители трудящихся Минска.

После парада были проведены конно-спортивные состязания, на которых отличное мастерство и выучку продемонстрировал командно-начальствующий и рядовой состав кавалерийских частей. В частности, были показаны грациозная верховая езда, рубка лозы, прыжки под руководством одного из известнейших кавалерийских военачальников — П. А. Белова.

Те дни, напряженная работа в Белорусском округе остались навсегда в моей памяти. Многих, кто служил тогда в округе, мне довелось увидеть на полях сражений Великой Отечественной войны: занимая должность начальника штаба фронта, я долгое время работал с И. С. Коневым и Р. Я. Малиновским, встречался с командармами В. Я. Колпакчи и К. А. Коротеевым, а также с Ф. В. Камковым, командовавшим кавкорпусом, и с многими другими, ставшими крупными военачальниками.

Ответы на многочисленные вопросы военной теории и практики (связанные, в частности, с началом будущей войны) Генеральный штаб находил в ходе оперативных и стратегических командно-штабных игр.

Проблемы начального периода войны были всегда в центре внимания Генерального штаба; от успешного и правильного решения их в теоретическом и практическом аспектах зависит стратегическое планирование, мобилизационное развертывание, подготовка и эффективность использования вооруженных сил в ходе всей войны. Поэтому с момента своего образования Генеральный штаб постоянно (хотя и недостаточно) проверял эти проблемы на военно-стратегических играх и крупных командно-штабных учениях, проводившихся во второй половине 30-х годов.

Показательной в этом отношении была военно-стратегическая игра, проведенная Генштабом по плану оперативной подготовки с командующими войсками приграничных округов 19–25 апреля 1936 года. Она преследовала цель проверить правильность наших оперативных предположений, связанных со складывающейся стратегической обстановкой на западной границе.

Согласно исходным соображениям, утвержденным 20 марта 1936 года Народным комиссаром обороны маршалом К. Е. Ворошиловым, на двусторонней и двухстепенной (фронт — армия) военно-стратегической игре, проводимой начальником Генерального штаба маршалом А. И. Егоровым, отрабатывался возможный вариант боевых действий в начальный период войны (в понимании и толковании того времени), и в частности пограничное сражение, перегруппировка основных сил Западного фронта, действовавшего на главном (Белорусском) стратегическом направлении, вступление наших войск в генеральное сражение против армии агрессора.

Согласно замыслу игры главные события развертывались на Белорусском театре военных действий. Здесь «красные» имели две смешанные группы прикрытия, пять армий, 1250 самолетов фронтового командования, 250 тяжелых самолетов и 250 средних бомбардировщиков Главного Командования. Действия на Прибалтийском и Украинском театрах рассматривались как вспомогательные. Особое внимание обращалось на отработку вопросов организации взаимодействия Западного и Юго-Западного фронтов, на обеспечение Северо-Западным фронтом правого крыла Западного фронта, использование нашей тяжелой авиации против врага.

Эта ответственная игра разрабатывалась в Генеральном штабе довольно продолжительное время и с особой тщательностью. Некоторые предположения, сделанные на игре, особенно по возможным формам и способам отражения нападения противника и расчетам сил и средств воюющих сторон, в основном подтвердились событиями 1941 года. Однако ряд положений, отрабатываемых на игре, опирался на устаревший опыт первой мировой войны. Соотношение сил сторон было создано равным; главные силы «красных» уже были в развернутом положении на границе, возможное упреждение противника в сосредоточении войск и открытии военных действий не учитывалось. Ход игры привел стороны к фронтальному, встречному столкновению (напоминающему по форме приграничные сражения 1914 года), которое не имело решительного исхода. Фактор внезапности (немцы, как известно, придавали ему исключительное значение) не нашел в игре необходимого отражения. Таким образом, тогда не удалось всесторонне проверить наши оперативные возможности, выработать оптимальные варианты борьбы с противником. Однако игра дала большой импульс руководящему составу округов и Генерального штаба, заставила их пересмотреть многие отжившие концепции.

Следует подчеркнуть, что на очередной игре, проведенной/ по теме «Армейская наступательная операция в начальный период войны» в 1937 году в Военной академии Генерального штаба (автор принимал участие в разработке задания игры), были учтены многие вопросы, не решенные должным образом в 1936 году.

Таким образом, военная теория и практика, взаимно обогащавшие друг друга, находились постоянно в поле зрения Генерального штаба и служили ему той основой, на базе которой он строил свои оперативные расчеты и предположения, готовил вооруженные силы к защите страны от посягательств империалистических агрессоров.